— У вас нет запроса с Вио, — сказал Таган. — Таможенные службы потребуют бумагу от заказчика, для которого вы закупаете оружие.
— Для докера ты слишком хорошо разбираешься в тонкостях оформления документации, — фыркнула Бугго. — У нашей семьи на Вио есть собственные владения. Я только что рассказывала об этом. Я не обязана оформлять запрос от самой себя к самой себе.
Таган закрыл глаза, и Бугго тотчас раскаялась: теперь ему будет стыдно, и опять начнутся сложности этикета.
Она чуть хлопнула его по ладони:
— Хватит, Иза! Какие счеты между сообщниками… Слушай дальше. Перед последней границей оружия на «Ласточке», естественно, уже не будет. Но граница Шестого сектора — это моя граница, к тому же последняя, и таможенник, зная семью Анео и видя декларацию с кучей штампов таможенных служб всех предыдущих границ, вряд ли полезет проверять — что мы там везем в запломбированном трюме. Тем более, что «Ласточка» не будет совершать по пути никаких посадок. А поскольку на Вио никто не станет задавать мне вопросов по поводу пропавшего оружия, то тысяча стволов попросту растворится в космосе…
— Идеальный план, — сказала Оале Найу.
Бугго скромно улыбнулась.
— Я тоже так думаю.
* * *
Порт «Арзао-Главный» запросил у «Ласточки» координаты и расчетное время посадки за полдня до вхождения корабля в Одиннадцатый сектор. Это показалось Бугго не вполне обычным.
На границах всех секторов, а также в космической сфере влияния большинства планет имелись автотаможни. Все торговые сделки, кроме оружия и некоторых химических препаратов, облагались надлежащими налогами еще в процессе оформления, и в специальном надзоре за грузами надобности не возникало: корабль просто пролетал через сканирующее устройство и совершал посадку в порту.
Тоа Гираха, насколько было известно Бугго, не уклонялся от общего правила и на своих границах не особенно свирепствовал. Специально изданный на планшетках проспект «Арзао — открытый мир» в разделе «Таможенные правила» имел предупреждение, специально набранное красным: «За несанкционированный провоз оружия — смертная казнь. При выявлении ЛЮБЫХ сделок по наркотикам — расстрел на месте. Подробности: «Арзао: Законодательство: Превентивные меры». К санкционированному провозу оружия Гираха, впрочем, относился весьма флегматично, о чем можно было прочесть в разделе: «Арзао: Правила оформления торговых сделок».
Бугго переслала диспетчерам «Арзао-Главного» свои координаты, немного недоумевая — для чего это понадобилось. Обычно она давала данные о себе непосредственно перед посадкой.
Все выяснилось вечером того же дня, когда к ней вломился возбужденный Антиквар:
— Капитан! Вы смотрите новости?
Бугго оторвалась от планшетки «Арзао — открытый мир».
— Что может быть нового в этой дряхлой вселенной? — проговорила она отстраненно.
На самом деле Бугго, конечно, так не думала. Эту мысль любили мусолить на разные лады мужественные герои писателя Абелы Меноэса. Меноэс был культовым автором Одиннадцатого, певцом и символом Арзао. Он жил сто лет назад и написал — в промежутках между войнами, экстремальным спортом, скандальными любовными историями и безвестными странствиями — полтора десятка романов, тощих, как женщины из пустыни или забытая в сушильне копченая рыба. В его книгах совершенно не было «воды» — ни пространных описаний, ни долгих рассуждений. Его герои изъяснялись кратко, действовали энергично, и мир вокруг них был первозданно-ярок, как на детском рисунке. Они скрывали свое непрестанное восхищение жизнью за нелепыми фразами о бренности всего сущего. Они ели бытие огромными ложками и делали вид, будто им это безразлично. Подобный способ существовать делал их уязвимыми и трогательными.
Абела Меноэс не боялся инверсий. В его кратких романах в минуты яростной печали черное солнце восходило на бесчеловечное золотое небо и сжигало головы отчаявшихся персонажей. Меноэс мог сделать море белым, а отраженные в нем облака — голубыми.
Он любил стариков, морских животных, калек, горячее вино с перцем и травой, которую прямо перед подачей девушка вынимала с маленькой грядки, похожей на гробик, и рвала на мелкие кусочки. Стариков и калек Меноэс любил целиком, как они есть, со всеми их шрамами и морщинами, а женщин — фрагментарно: у одной его пленяли твердые коленки, у другой он замечал улыбку мудрой старухи на детском лице, у третьей — сильные, просвечивающие перламутром пальцы… Но ни одна из этих женщин не была настолько хороша, чтобы завладеть его воображением полностью.
Абела Меноэс стрелял в цель, он знал толк в запахах: ружейной смазки, морской соли, женского лона, увядающих цветов, ладоней, истекающих мозолями, пыли из медных карьеров. Он дружил с водителями грузовых машин, владельцами яхт, издателями бумажных книг, потрошильщиками рыбы, валяльщиками шерсти, хозяйками уличных кафе. Обо всех он писал свои книги. Эти люди не читали о себе в его книгах и никогда не узнавали себя, если книжка все-таки случайно попадала к ним в руки. Их жизнь была гораздо более простой, не такой яркой и увлекательной. Меноэс умел сжимать впечатления до такой плотной концентрации, что блекло-лиловое становилось у него густо-фиолетовым.