Кругом все ухало, хрустело и орало, а на газоне взрывал копытами землю кентавр и время от времени играл разные кавалерийские сигналы, вроде: «Левое плечо вперед марш-марш!» или «Фланкировать неприятеля с наскоку!» — и все прочее.
Наконец драка рассыпалась, как карточный домик. Тетя Бугго, отдуваясь, щупала подбитый глаз и завязывала разорванные ленты узлами — ее платье грозило осыпаться с тела, как осенняя листва. Нянька, все еще тиская пальцы в кулаках, грозно озиралась по сторонам и раздувала ноздри.
Наконец драка рассыпалась, как карточный домик. Тетя Бугго, отдуваясь, щупала подбитый глаз и завязывала разорванные ленты узлами — ее платье грозило осыпаться с тела, как осенняя листва. Нянька, все еще тиская пальцы в кулаках, грозно озиралась по сторонам и раздувала ноздри. Она ничуть не пострадала, только пеньюар немного запачкала. У меня сильно гудела голова, откуда, после удара о ствол дерева, неприятно выскочил весь хмель.
Одним прыжком мой брат Гатта оказался возле кентавра на газоне. Он положил руку на напряженную спину человекозверя и крикнул ему:
— Труби: «Всем внимание!»
— Та-а-а та-та-та-а… Та-та! — отозвалась труба. Звук протянулся над ночным садом, охватывая его и как бы стягивая все туже и туже петлю. Голоса вокруг постепенно замолкали, и бледные пятна лиц, одно за другим выныривая из темноты, обращались к Гатте, ощупываемые лунным светом.
Теперь в толпе безошибочно выделялись те, кто начал драку. Они были очень чумазыми, с разбитыми носами и губами, почти черные от кровищи. Среди них имелись пять довольно оборванных старичков, из таких, что в любом положении сохраняют приверженность щегольству, хотя бы мизерную. Против них, тяжело дыша, стояли две юных девушки с распущенными волосами и двое юношей со сверкающими глазами и окровавленными ногтями.
На земле что-то белело, похожее на большой платок или покрывало. Гатта указал на него пальцем и велел:
— Поднимите.
Один из юношей подчинился и протянул предмет Гатте, однако мой брат лишь брезгливо посмотрел и чуть отстранился.
— Что это?
Вперед выступил старичок и отвесил изящный поклон.
— С позволения вашей милости, это скатерть.
Гатта медленно перевел взгляд на молодых людей. Те, словно решив превзойти старичков в изъявлениях вассальной покорности, тоже низко поклонились и заговорили так:
— Разрешите объясниться! Имея невинное намерение поужинать с этими благородными девицами на лоне окультуренной природы, — тут молодые люди указали на своих спутниц, чьи волосы, густо извалянные в земле, стояли дыбом, а туалеты превратились в рубище и скрывали наготу куда хуже, чем это делала благосклонная ночная тьма, — мы взяли скатерть, которую вы видите перед собой, и некоторое количество съестных припасов, которых, увы, никто и никогда больше не увидит…
Тут один кентавр шумно фыркнул ноздрями, подбоченился и склонил туловище, сунув голову между копыт. Он несколько раз быстро лизнул землю и объявил:
— Ванильный пудинг!
— С орешками, — добавил молодой человек, вздохнув.
— Продолжайте! — приказал Гатта.
Юноша опять поклонился — как умел и насколько ему позволяли перенесенные побои.
— Мы расстелили скатерть в укромном месте, разместили съестное и уже приступили к беседе и трапезе, как вдруг из пасти, — он махнул в сторону грота, — размахивая факелами и испуская громкие вопли, выскочили эти господа…
Старички, охорашиваясь, приняли важные позы и слегка раскланялись на все стороны, подтверждая тем самым, что речь идет именно о них.
— Эти господа, — отвердевшим голосом продолжал юноша, — набросились на нас и стали бить кулаками и факелами, мы же оборонялись. От всего этого и произошел шум, потревоживший вашу милость, — жалобно заключил он, обращаясь непосредственно к Гатте.
Гатта немного поразмыслил над услышанным.
— Стало быть, они подстерегали вас в гроте? — уточнил он. — Но почему?
— Умоляю вашу милость выслушать нас! — вмешался другой старичок. От волнения он подпрыгнул и затрепетал в воздухе ногами, как бы силясь таким образом взлететь.
Гатта кивнул ему подбородком.
— Мы пребывали в гроте отнюдь не ради засады! — принялся тотчас выкрикивать старичок. — Но лишь потому, что это наша среда обитания!
Он сделал жест, выражающий отчаяние.
В наступившей тишине я вдруг услышал, как тетя Бугго вполголоса интересуется у кого-то:
— А что, выпить не осталось?
— Молчать! — крикнул Гатта повелительно, приподнимаясь на носках. Еле слышное булькание было ему ответом, но больше никто не разговаривал.
Третий старичок рассыпался чередой мелких реверансов и затараторил:
— В былые времена мы, ценимые за изящный склад ума, благоденствовали в доме господ Анео. Господин Иффа, которому довелось проливать кровь…
— Выпало счастье! — вставил второй старичок и сделал еще один пируэт.
— Разить врага бок о бок с господином Анео, — подхватил третий.
Тут кентавр с трубой сильно выдохнул, раздул ноздри и стукнул копытом, а другой поднял лицо, испачканное землей и остатками растоптанного пудинга, и заорал:
— Иффа? Где этой кобылий сын?
— К глубочайшей нашей скорби, он давно скончался, — пригорюнились старички. — Но в былые времена он гостил у господина Анео.