Вместо Пассалакавы в кухне функционирует Антиквар — то жует, зачерпнув горстью из коробки, корицу, то вертит ручку крошителя, чтобы полюбоваться мельканием причудливых ножей в прозрачной колбе.
Охта Малек, очень маленький, очень лохматый — так что за бурой шерстью почти не видно черт лица — с быстрыми глазками, скользит и вьется среди механизмов, не столько изучая, сколько впитывая в себя устройство «Ласточки».
Охта был не то подкидыш, не то найденыш; с детства он плохо питался и много пил, отчего физически и нравственно застрял в подростковом состоянии.
Охта был не то подкидыш, не то найденыш; с детства он плохо питался и много пил, отчего физически и нравственно застрял в подростковом состоянии. Он любил механизмы, двигатели, электронные устройства — исступленно, физиологически, и являл звериную, нерассуждающую преданность тому, кто дозволял ему погружаться в эту стихию.
Бугго подписала последний акт приемки со служащими страховой компании.
И стала ждать.
«Ласточка» была готова к полету.
Несколько дней Бугго провела в порту, выясняя, нет ли фрахта на Хедео, Эльбею или куда-нибудь в шестой сектор; однако для «Ласточки» подходящего заказа не находилось. Поначалу Бугго не усматривала в этом ничего подозрительного и пребывала в неизменно веселом расположении духа. Денег у нее не осталось вовсе, и она жила в долг у своих подчиненных. С каждым днем Хугебурка все более мрачнел и старел. Бугго ни о чем его не спрашивала.
Однажды в порту она углядела господина Карацу. Тот беседовал с каким-то человеком — судя по хорошему, мало уместному на фоне складов костюму и озабоченному лицу, это был клиент. Никакого сомнения: они обсуждали условия погрузо-разгрузочных работ. Ничто другое не могло увлечь Карацу настолько, чтобы он не заметил своего бывшего капитана. Бугго подкралась к нему и ухватила за рукав. Караца увидел ее, наконец, и покрылся болотно-зеленой бледностью.
— Позвольте, — сказала Бугго бесцеремонно, — а у вас ведь тут заговор, да?
— Пустите! — дернулся Караца.
Клиент зачем-то обернулся, словно искал кого-то, но среди контейнеров никого больше не оказалось.
— Сознавайтесь уж, сознавайтесь! — напирала Бугго. — Вы же все тут сговорились, а? Решили меня задушить. Ну?
— Во-первых, здравствуйте, — сказал Караца недовольно морщась. — Что это вам пришло в голову, госпожа Анео? Впрочем, я слышал, что вы, кажется, не совсем в уме…
— А, так я не в своем уме! — захохотала Бугго. — Ну да, конечно! Признавайтесь лучше — вы здесь решили не давать мне контракта! Ну, облегчите душеньку! Вам-то что? Родные они вам, что ли? Просто кивните, вот так, — она медленно опустила голову, — да, да, да.
Караца молчал. Бугго отступила на шаг, поглядела на него чуть со стороны, а после отвернулась и быстро зашагала прочь.
Заговор, конечно, существовал, и Бугго знала о нем не хуже, чем Хугебурка. Никто на Лагиди не даст ей работы. Она заполучила «Ласточку», и на этом ее удача закончилась: корабль останется в порту — и так будет до тех пор, пока Бугго Анео не признает себя побежденной и не продаст свою собственность по той цене, которую ей назначат победители. Думая об этом, Бугго скрежетала зубами на всем пути домой.
— Раз они так, то и я — так, — объявила она Хугебурке тем же вечером. — «Ласточки» им не видать. Составлю-ка я завещание. В случае моей смерти «Ласточка» переходит к моему младшему брату. Если они уморят меня голодом — им же хуже. А будут издеваться — так и вообще покончу с собой.
Хугебурка слушал, двигал бровями.
— Они могут возбудить дело и признать вас недееспособной, — сказал он наконец.
Бугго отмахнулась.
— Какая разница! Брат в любом случае — мой наследник…
— Для чего же тогда завещание?
— Для напоминания! Пусть знают, что «Ласточка» останется в семье Анео.
У них ведь есть свои люди в нотариальной конторе, как вы думаете?
— Наверняка, — кивнул Хугебурка.
— Кстати, кто такие — «они»? — задумчиво сказала Бугго. — Посмотреть бы на «них» хоть одним глазком.
— «Они» — некая масса респектабельных господ, — сказал Хугебурка. — Конкретные персонажи то являются «ими», то отходят. Но какое-то постоянное ядро, несомненно, существует. И мы никогда его не увидим.
Бугго написала письмо своему младшему брату — моему отцу, а после составила завещание и наутро отнесла его к нотариусу. Никаких явных последствий это не имело, но Бугго нравилось представлять себе некоего господина из числа «их»: как ему звонит с новостью нотариус, и как этот господин плюется утренней чогой и швыряет об стену электронный журнал.
На «Ласточке», как ни странно, все это время царило райское спокойствие. Антиквар частенько пропадал по своим таинственным делам. Он ходил теперь с палочкой, при том — довольно бойко. Охта Малек, несмотря на голодный и беспризорный вид, также был вполне удовлетворен жизнью, о чем несколько раз заговаривал в кают-компании, изъясняясь хоть и невнятно, но искренне. Руки у него всегда были в шрамах и ожогах, а шерсть на тыльной стороне кистей слиплась от машинного масла. Он выстригал теперь растительность вокруг глаз и рта.
Истекло два месяца после окончания ремонта, а «Ласточка» все не могла покинуть Лагиди. Хугебурка по возможности избегал встреч со своим капитаном. Он снова начал пить. Его раздражала восторженность Бугго. Временами он попросту считал ее дурой. А она валялась в каюте, по нескольку раз перечитывая роман «Звездный бастард», который отобрала у Охты. Издание было дешевым, планшетка не обладала защитным экраном и в полутьме страницы светились зловещим голубоватым огнем. Хугебурка не понимал, как вообще можно читать «Бастарда», но своим мнением предпочел ни с кем не делиться.