Она напомнила себе об их с Хугебуркой плане, встала ногами на сиденье и вытащила эхолот из гнезда в стене.
Хугебурка ждал ее в гостинице. Он валялся в смятой, засаленной постели и читал журнал, заимствованный у портье, — очень старый, с заляпанным экраном. Завидев Бугго, Хугебурка выключил журнал и встал.
Бугго бросила на кровать эхолот и потянулась к бутылке, стоявшей на стереовизоре. Хугебурка поглядел на эхолот, потом взял в руки, повертел.
— Молекулярный анализ покажет, что его украли совсем недавно, — сказала Бугго. — Но вряд ли выявит вора.
— Когда суммарные результаты экспертизы станут известны, господин Низа, вероятно, заподозрит вас, — сказал Хугебурка мрачно.
— Да? — отозвалась Бугго. — Между прочим, он считает меня глупой.
— Когда речь заходит о деньгах, людям свойственно резко менять мнение на противоположное.
Бугго плюхнулась на кровать с бутылкой в руке.
— Они ничего не докажут. — Она подняла голову и пьяно поглядела в глаза своему старшему офицеру. — Ничего. Ясно?
— Если только не найдут эхолот.
Бугго фыркнула.
— Не найдут! У вас деньги остались?
Хугебурка промолчал и не двинулся с места.
— Я спросила, есть ли у вас деньги, господин Хугебурка.
— Немного.
— Купите мне конфет. Липких. Дешевых. Каких-нибудь карамелек. Нужно штук двадцать. Только не задерживайтесь в баре, времени мало.
Хугебурка накинул куртку и вышел, а Бугго включила журнал и прочитала местный анекдот, которого не поняла.
Следующие полчаса они сосали карамельки и оплевывали сладкой слюной злополучный эхолот. Хугебурку затошнило после третьей, а капитану, похоже, все нипочем. Наконец карамельки иссякли. Последнюю Бугго проглотила. Эхолот поместили в бумажный пакет и вдвоем покинули гостиницу.
— Местные называют их дэрису, — объясняла Бугго по дороге. — По мне — обычные мурашки. Эти пушистики их смерть как боятся. Если мы закопаем эхолот в муравейнике, там даже искать не станут.
Все прошло как по маслу. Прибор засунули в середину муравьиной кучи, и вокруг тотчас закипело строительство: спешно латались дыры, возводились новые стены, сладкое покрытие перерабатывалось и шло в дело.
— Идемте-ка отсюда, — сказала Бугго своему офицеру, который сомнамбулически глядел на эту бурную коллективную деятельность. — Завтра и следа не останется.
* * *
Ближе к вечеру начался дождь. Холодный, встревоженный порывистым ветром, он то брызгал во все стороны, то, на мгновение успокаиваясь, слабо шелестел в листве и под ногами. Желтые и синие лучи уличных фонарей растекались разноцветной жижей и плавали по плохо замощенным тротуарам. В лужах вздувались крупные пузыри, но лопались прежде, чем Бугго наступала на них.
Впереди мигал бар, похожий на опрокинутый шаттл. Ветер приносил оттуда музыку, но по дороге рвал ее на кусочки, и до Бугго с Хугебуркой долетали только хрупкие обломки, из которых никак не складывалась мелодия. А потом теплое, влажное нутро бара поглотило их.
Битые зеркала, в беспорядке прилепленные повсюду на стенах, дробили посетителей. Эхо скакало под потолком, путаясь в искусственных металлических сталактитах и круглых пестрых лампах, а музыка по-прежнему оставалась неуловимой, существующей только в воображении трех музыкантов с мятыми лицами и свалявшейся шерстью на щеках. Один из них натужно дул в длинный оранжевый шланг, оживляя музыкальный инструмент, похожий на плоский младенческий гробик; а двое других то попеременно, то оба разом дергали толстые струны, натянутые на гигантскую бочку.
С бутылкой и двумя стаканами Хугебурка направлялся к столику, где сидела Бугго. Ему нечасто доводилось смотреть на нее с расстояния — обычно обстоятельства тесно притискивали их друг к другу; и сейчас он остановился, чтобы получше разглядеть своего капитана.
Бугго сильно пообносилась, лоск недавней выпускницы сполз, как дешевая позолота, и осталось только то, чем она была на самом деле. А что это — Хугебурка определить не успел, поскольку был вырван из созерцания.
— У! — проговорил сипловатый, но вполне дружеский голос над самым ухом Хугебурки. — Как статус?
Шершавая теплая рука скользнула по ладони Хугебурки, желтые глаза на смуглом лице близоруко прищурились.
— Стабильно, — сказал Хугебурка. — Глотнешь?
Незнакомый космоволк хлебнул из бутыли, обтер губы, еще раз глотнул и вернул злягу Хугебурке.
— Антиквара не видел? — спросил он, озабоченно озираясь.
— Кого?
— Калмине Антиквара. Купили с Уфели слайдборд за семь сотен с полбочкой экю, давно мечтали… Звали покататься — я отказался, представляешь? — на сорок втором парасанге в сторону Орясины отказал правый тормозной — Уфели всмятку — Антиквар с костылями…
И, бормоча на ходу, куда-то ушел, растворяясь в разноцветной мешанине лиц, звуков, бликов, мелькающих световых пятен…
— Кто это? — спросила Бугго, когда Хугебурка приблизился к ней и поставил стаканы на столик.
— Понятия не имею.
Они молча разлили злягу. Вечер для них начался и все длился и длился, принося в бар все новых и новых людей, которые входили, обтирая дождь с мокрой шерсти и встряхиваясь, и сразу же вплетали свои голоса в тугое вязание здешнего воздуха, и все пестрее становилось вокруг, и наконец настало то мгновение, когда из замысловатой пестроты потянулась единственная нить, простая и чистая, и вот эта-то нить и была истиной, а названия у нее не было.