— Не реже, чем на военном, — вставила Бугго, бойко перелистывая электронные странички контракта.
— Это так, к слову. Любой купец должен быть пиратом и контрабандистом, иначе грош цена и ему, и его грузу.
— В смысле? — не понял чин, бывший кадет.
Бугго изволила на миг поднять глаза.
— В смысле, что еда невкусна без соли и специй. Продавать партию подштанников — если предварительно не убить за них десяток-другой конкурентов и не провезти в них тонну-другую злостной контрабанды — просто дурной тон.
— Госпожа Анео немного преувеличивает, — мягко произнес Хугебурка, видя, как покрывается зеленью их собеседник, — однако в общем и целом она совершенно права.
— Нет, фрахт просто сказочный, — объявила Бугго, откладывая планшетку. — Мы берем!
— Как угодно. — И чин начал заполнять документы.
Когда Бугго со своим старшим офицером покидала контору, она спросила:
— А вы, господин Хугебурка, действительно были жутким боцманюгой?
— А что? — осведомился он, вздергивая бровь. — Не верится?
— Почему же? Превосходнейше верится. Лично я сразу почуяла в вас настоящего космоволка…
— Я совершенно не помню этого типа, — признался Хугебурка. — «Стремление». — Он провел рукой по волосам. — Тысяча лет назад!
— Это там, на «Стремлении», вам припаяли преступную халатность, в результате которой погиб офицер? Как ваш капитан, настоятельно рекомендую и дальше не вспоминать этого типа.
И Бугго отправилась на «Ласточку» — обрадовать команду.
* * *
А через два дня на Даланнео появился этот самый Еххем Ерхой. Он отыскал Бугго в одном из баров.
Вертя узкими бедрами в пугающе тугой юбке, Бугго расхаживала вокруг стола, где играли в треугольники и шары, и азартно пускала фигуры, которыми требовалось попасть на определенное поле (каждый цвет означал сколько-то очков).
Несколько завсегдатаев толкались рядом и откровенно рассматривали остренькую девическую грудь Бугго, обтянутую почти прозрачным белым шелком. Еще двое или трое обрели временный смысл существования в том, чтобы задевать капитана «Ласточки» локтями или мимоходом проводить ладонью по ее заду. Поглощенная игрой, Бугго не обращала на это никакого внимания.
Хугебурка сидел в углу и тянул сквозь зубы местное спиртное пойло, густое, с резким травяным привкусом. Он заметил рослого красавца сразу — и почти мгновенно понял, кто это такой.
Очень высокий даже для эльбейца. Много ухоженных мышц, тщательно подчеркнутых облегающей одеждой. Плечи, и без того широкие, горделиво развернутые, увеличивались острыми, торчащими в стороны, накрахмаленными «крыльями», с которых свисал короткий, наискось обрезанный плащик. На любом другом такой плащик выглядел бы фиглярски, но только не на Еххеме Ерхое. Можно подумать, нет на свете такой тряпки, которая не была призвана подчеркивать мужскую неотразимость капитана «Барриеры».
Растолкав играющих и танцующих, Еххем Ерхой вырос перед Бугго и постучал ее пальцем по плечу.
Бугго обернулась, смахнула с лица прядь.
— Привет, — сказала она равнодушно.
— Это ты — Бугго Анео?
— Всегда рада встретить земляка, — откликнулась она. — Да, это я.
— Да, это я.
Он наклонил голову и приблизил губы прямо к ее уху.
— Слушай ты, белобрысая стерва, — прошипел Еххем Ерхой, — ты еще горько пожалеешь о том, что перехватила мой фрахт…
У Бугго дрогнули губы. Хугебурка видел, что она обижена. Не испугана — о, нет, не так-то просто напугать капитана Анео! — а вот разобижена просто вдребезги. «Еще бы, — подумал он, — еще бы ей не обидеться: кто-то посмел не влюбиться в нее! Да и то, каким же дураком надо быть, чтобы в нее не влюбиться!»
Старший офицер «Ласточки» еще раз посмотрел на Ерхоя и счел его полным неудачником.
Ерхой повернулся и уверенно зашагал к выходу из бара. Бугго уставилась в одну точку, больше не интересуясь происходящим вокруг, и слезы дрожали на ее густых, завивающихся ресницах.
Хугебурка встал, приблизился к ней, взял под локоть. Она сделала несколько яростных попыток вырваться, но он неумолимо потащил ее прочь. Несколько раз ей удавалось наступить ему на ногу, но к подобным выходкам Хугебурка давно привык и даже иногда успевал уворачиваться.
— Пустите! — крикнула Бугго своему старшему офицеру, когда они уже выбрались на улицу. — Пустите! Ненавижу вас! Что вы всё вокруг меня скачете?
— Просто я, как всякая старая дева, беспокоюсь за поведение молодых девиц, — ответил Хугебурка, выпуская капитана. — Когда молодые девицы становятся слишком развязными, их ведут домой, умывают и дают им в руки душеполезную книжку. К тому же, полагаю, завтра нам следует заканчивать погрузку и отбывать без промедления.
Бугго оскалила зубы.
— По-вашему, я все-таки должна бояться эту… эту тушу мужского мяса?
— Боже, какое блистательное оскорбление! Жаль, что в баре вы не были столь остроумны. Да, госпожа Анео, полагаю, именно так. Надо бояться. Но — бояться разумно, с ясным взором и холодным сердцем.
— И желательно в компании хорошей фазерной пушки, — добавила Бугго, остывая. Она вздохнула. — Ладно, идем.
— Вот и умница, — пробормотал Хугебурка. — Обожаю, когда вы такая.
Бугго покосилась на него с ехидством, которого Хугебурка совершенно не заслужил: