Но кем бы ни были все эти гости, дом и сад поглощали их, навязывая, пусть на короткий срок, наши мнения и представления. И потому ничего чуждого, внешнего они с собою вносить не смели, но безропотно и даже как будто охотно подчинялись нашим правилам и образу мыслей. Полагая, что это в порядке вещей, я ничуть не удивлялся, видя совершенно незнакомых людей беседующими о райской природе деревьев или свойствах тотемного животного (насколько, скажем, потомки оленя могли унаследовать черты предка, и родится ли среди нас женщина, способная становиться оленем). Сами они весьма удивлялись увлечению, с которым обсуждали подобные вопросы. Окружающее как будто выхватывало их из повседневности и насильно вносило в иной мир, отъединенный от обыденного надежными оградами.
Наш сад располагал не столько к созерцанию, сколько к действию и осмыслению. За ним не то чтобы не ухаживали — но это происходило крайне нерегулярно, причем каждый новый садовник чудил и самовыражался по-своему, пытаясь уничтожить труды своего предшественника, что далеко не всегда ему удавалось. Один требовал, чтобы природа подчинилась искусству, выстригал везде фигурные кусты и высаживал узорчатые клумбы; второй давал растениям полную свободу, но уснащал при этом садовые дорожки и кусты разными ловушками, вроде гротов в виде огромной каменной головы с разинутой пастью, готовой проглотить неосторожного, или романтических прудов и колодцев, куда запросто можно провалиться и переломать себе ноги. Постепенно эти западни оплетались вьюнками и плющом, зарастали ряской и осокой, отчего становились все менее заметными и, следовательно, более опасными.
Некоторые фонтаны били вверх довольно энергичными струями, но имелись и такие, что давно засорились, зацвели и сделались приютом потешных пестрых тритончиков.
Там удушающе пахло тиной, но, если притерпеться к запаху, то можно проводить, наблюдая, целые часы, и никогда не надоест.
Настоящими знатоками нашего сада были увечные кентавры-музыканты, те самые, что обитали в павильоне. В пору праздников они немного внимания уделяли разговорам и прогулкам, поскольку преимущественно развлекали гостей духовой музыкой.
Мы с Гаттой сидели на каменной лавке, куда вынесли из дома подушки. Сотни их валялись на холодных замшелых скамьях и сыроватой траве. Несколько таких шелковых подушек, скользких и упругих, как желе, все время норовили из-под меня выползти, потому что я непрерывно ерзал. Гатта с достоинством ел фрукты из вазочки, а я любовался его профилем и весь перемазался сладостями. Музыка плескалась в другой части сада. В зависимости от прихотей ветра, она то обдавала нас душистой волной, то как будто иссякала.
С нами были еще две девушки — подруги Одило, и мужчина средних лет, очень черный и с рыжими волосами. Мы так и не поняли, приходился он кем-нибудь одной из девушек или оказался рядом с ними случайно. Они тоже что-то жевали и пили. Мужчина вежливо похвалил наш сад.
— Очень большой участок. Замечательно, что ваш дед оставил здесь живые растения. Любой другой на его месте построил бы здесь второй дом. Но ваш дед — вообще исключительная личность.
Что-то в этом человеке дребезжало неприятным диссонансом, но я был совершенно спокоен, зная, что Гатта устранит нежелательное. Мой старший брат умел ставить людей на место, если в этом возникала необходимость, и гармония тотчас восстанавливалась.
— Для чего бы нам понадобился второй дом? — спросил Гатта.
— Продать, сдавать внаем. Устроить отель, наконец, — ответил рыжий. — Это огромные деньги.
Всем стало неловко. Гатта чуть покривил рот и сказал:
— Человек не должен жить без деревьев, потому что деревья напоминают ему о Боге.
— Разве только деревья? — удивилась одна из девушек. Сейчас я предполагаю, что она была очень красива и что Гатта ей нравился.
— Деревья никогда не были изгнаны из рая, — пояснил Гатта. — В отличие от прочих живых существ, они безгрешны и до сих пор находятся в раю. Кроме одного дерева, которое было проклято Иезусом.
Хорошенькая девушка продолжала удивляться, и Гатта добавил:
— Деревья безответны. Дерево не может ни возразить, ни укусить, ни убежать. Говорят, диктатор Тоа Гираха казнил двух землевладельцев за массовые вырубки.
— А это правда, что ваша тетя была его любовницей? — спросил рыжий.
Гатта сказал:
— В любом другом месте я бы вас пристрелил.
Девушки тихо засмеялись, но я знал, что Гатта не шутит.
— Как можно одновременно находиться и здесь, и в раю? — заговорила вторая девушка. Она тоже была симпатичная. Из таких, что любят читать и ведут записи в толстых тетрадях.
— Это таинственно, — сказал Гатта. — Сад есть отражение рая, его подобие, пусть даже многократно искаженное. Рассуждать о подобии рая как о банальной недвижимости, подсчитывать прибыль от его эксплуатации и продажи — пошло и непристойно.
После этих слов Гатта строго доел фрукты и отставил вазочку. Красивая девушка смотрела на него с восхищением.
Рай, его местонахождение, способы его явления людям, малейшие намеки на него, — все это было любимой темой для размышлений моего брата, и я уже предвкушал, что сейчас он расскажет что-нибудь новое, до чего додумался или что вычитал из книг, но Гатта вдруг вскочил, схватил обеих подруг за ручки в тонких, скользких перчаточках и помчал туда, откуда доносилась музыка, а я побежал за ними следом, дважды споткнувшись о подушки и налетев лбом на дерево.
Рай, его местонахождение, способы его явления людям, малейшие намеки на него, — все это было любимой темой для размышлений моего брата, и я уже предвкушал, что сейчас он расскажет что-нибудь новое, до чего додумался или что вычитал из книг, но Гатта вдруг вскочил, схватил обеих подруг за ручки в тонких, скользких перчаточках и помчал туда, откуда доносилась музыка, а я побежал за ними следом, дважды споткнувшись о подушки и налетев лбом на дерево.