Это чувство было совершенно иррациональным, но бороться с ним силами рассудка у Бугго уже не получалось. Она закрыла лицо руками и заплакала.
— Что я наделала! Боже, что я наделала! Зачем мне весь этот хлам? — Она чуть раздвинула пальцы и огляделась.
Приборы тихо, многоголосо гудели, назойливо наполняя воздух ненужными звуками. Экраны их по-прежнему показывали дрожащую белую линию. Главный компьютер был черен и безмолвствовал. Только сканер наружного наблюдения иногда подавал какие-то признаки жизни: по его экранчику пробегали точечки встречаемых объектов. И одной такой точкой была удаляющаяся «Ласточка».
Бугго смотрела на нее сквозь пелену слез. Ей хотелось поцеловать искорку на экране, но когда она встала, чтобы исполнить свое намерение, искорка уже пропала.
Тогда Бугго глубоко вздохнула и отерла лицо. И сразу увидела озабоченную мордочку Охты Малька.
Охта был лохмат, и потому Бугго не могла определить, насколько постарел за минувшие годы ее механик. Внешне он оставался все тем же подростком-беспризорником, маленьким божком машинного отделения.
Охта сказал:
— Ну, это… ну и махину вы, стало быть, подобрали!
— Нравится? — спросила Бугго. Теперь, когда «Ласточка» скрылась из виду, ей стало поспокойнее.
По личику Охты растеклась блаженная улыбка.
— Так я, это… — пробормотал он. — Ну, стало быть… Это просто… Ну, тут много разного… Всякого. К примеру, здесь вот выключено. — Он подошел к главному компьютеру и растерянно уставился на него. Компьютер продолжал сохранять величественно-отстраненный вид. Охта, в застиранном комбинезоне, со встрепанной шерсткой, отражался в блестящем черном экране.
Бугго смотрела на него издалека, сидя в одном из кресел — кстати, очень удобных и мягких. На «Ласточке» не было возможности отойти от человека настолько далеко, чтобы разглядеть его со стороны. «Забавно, — подумала Бугго, — почти два десятка лет я вижу этих людей исключительно вблизи. Я уже почти не «вижу» их в полном смысле этого слова. Я их чувствую кожей, я ими дышу, я воспринимаю их собственным нутром, как свою руку или ногу. Но каковы они на самом деле — если взглянуть на них издали, точно на посторонних?»
Охта, например, выглядел безнадежно невзрачным. И ужасно, почти болезненно родным в этой чужой, сверкающей зале.
Бугго чуть приподнялась в кресле и спросила:
— Разобрался?
Охта живо повернулся к ней.
— Ну, тут… Думаю, этот — главный. Я включу?
— Валяй.
Он нашел какую-то кнопку и надавил. Величественный компьютер мигнул и пустил во всю ширь экрана разбегающуюся спираль. Спираль несколько раз свилась, несколько раз развилась и превратилась в холодный белый фон с зелеными буквами.
— А! — обрадовался Малек. — Это мы понимаем. Алфавит Лагиди. Ну-ка…
Он перебрал несколько клавиш. Компьютер честно пытался сохранять достоинство. Под плохо умытыми, в шрамах, с вытертой шерстью пальчиками Охты холеный прибор держался, как вражеский генерал в плену: с высоко поднятой головой, сдержанно, соблюдая все правила хорошего тона, он выкладывал один секрет за другим.
— Двигателей четыре, — сообщил Охта.
— Ты сможешь запустить хотя бы один? — осведомилась Бугго.
— А чего — один? — удивился Охта. — Мы того… все четыре.
— Все четыре пока не надо. Нам лететь только до Эхео.
— Ну… — Охта выглядел немного обиженным. — А эти для чего? Вы понимаете? Я ничего не понимаю.
Он посмотрел на приборы, бесполезно гудевшие по всему мостику.
— Я тоже не понимаю, — призналась Бугго. — Должно быть, это было какое-то исследовательское судно. Понятия не имею, что они исследовали.
— Их бы того… — сказал Малек. — Я бы вырубил. Ну, на всякий. Вдруг они — того. Мало ли что.
— Согласна, — сказала Бугго. — В любом случае, мы сейчас ничего исследовать не собираемся.
Малек подошел к ближайшему из приборов. Покружил хищно, чуть растопырив руки. Заглянул справа, слева. Осторожненько пристроился в кресло наблюдателя. Потрогал одну кнопку, другую, отыскал тумблер и пару раз щелкнул им. Никакой реакции: все та же бессмысленная полоса. Тогда Малек вытащил из недр комбинезона крохотный, исключительно острый ножичек и перерезал провода. Прибор моргнул и умер.
— Ага! — обрадовался Малек.
— Тебя убьет током! — сказала Бугго.
— Тебя убьет током! — сказала Бугго.
— Не, — сказал Малек. — У меня изоляционный.
— Кто?
— А рукоятка, — пояснил Малек. — Обмотанный. Во! Мне один парень на Лагиди обменял. На кусачки. Она тоже изоляционная была, но ножик лучше.
— Понятно, — сказала Бугго.
Малек обесточил приборы, и на мостике стало темнее и тише. Но и спокойнее. Все-таки слишком тревожно все здесь гудело. Только с приходом тишины Бугго поняла, до какой степени нервировали ее незнакомые звуки.
— Я это… в отсек, — бормотнул Малек.
— Займешься двигателем? — уточнила Бугго. — А кушать не хочешь? Нам Антиквар в дорожку собрал целый баул.
— Не, — сказал Малек. — Кушать потом. Сперва мы его запустим. Один, значит? Я бы все посмотрел.
— Ты запусти сперва один. Потом поешь. А после копайся в чем захочешь, — щедро позволила Бугго.
— Ну, я, это… — расцвел Малек. И бросился бежать с мостика.
Бугго задумчиво простучала пальцами по ручке кресла. Трам-пам-па-пам. Трам-пам. Где-то должен иметься судовой журнал. Если его нет в главном компьютере, значит, вся информация о полете хранилась на одном из приборов. Но все приборы вышли из строя. Еще до того, как ножик Малька оборвал их бессмысленные жизни.