— Отчасти они правы, — вздохнула Бугго.
Хугебурка смотрел на нее затуманенно и думал, как в полусне, сразу о нескольких вещах. Например, о том, что она ни разу не предложила ему оставить ее, «идти своей дорогой». Ему нравились люди, обделенные патетикой.
— Интересно, — жуя проговорила Бугго, — кто у них свой человек в банке?
— Какая разница? Какой-нибудь мелкий упырек.
— Информация о вкладах считается конфиденциальной… Когда «Ласточка» будет нашей, я хотела бы привлечь его к суду.
— А вот в тюрьме я еще не был! — спохватился Хугебурка. — Может, там возьмут охранником.
Бугго вдруг подпрыгнула на одеялах, окатив себя и собеседника острой вонью химикатов, прокашлялась и быстро заговорила:
— Все, дружище, все — они попались. Еще несколько дней лопаем огрызки. Завтра я с вами пойду. Сошью из одеял халат, что ли. Нужно побольше бедствовать — так, чтобы все видели. Денег в долг просить не будем.
— Лучше так просить, чтобы не дали, — предложил Хугебурка.
— О! — обрадовалась Бугго. — Вы и это умеете?
Хугебурка вздохнул. Бугго беспечно махнула рукой. Ее глаза сияли, длинные белые ресницы плавно извивались, когда она быстро, восторженно моргала.
— Дней через пять, не раньше, мне понадобятся нелегальные деньги. Такие, чтоб никто не знал. Украдите, только так, чтобы не попасться, или еще как-нибудь. Ясно?
— Яснее устава строевой службы.
— Все! — вскрикнула она. — Еще неделя, самое малое, — и «Ласточка» наша, наша!
Она поцеловала трап, возле которого сидела, счастливо вздохнула, закинула руки за голову.
— Терпеть не могу шить, — пробормотала она. — А ножницы на корабле есть?
* * *
За следующую неделю бывший капитан «Ласточки», облаченная в фантастический халат с прорехами, босая, с язвами от ожогов на обнаженных руках, успела побывать повсюду в космопорту «Лагиди-6». Видели, как она скандалит в барах, где ей отказывались наливать в долг. Замечали ее, копающуюся в мусоре возле рестораций.
Замечали ее, копающуюся в мусоре возле рестораций. Спотыкались об нее, спящую на пороге гостиницы или в переулке. Она выглядела то ли хронически пьяной, то ли обезумевшей. Иногда садилась на корточки посреди тротуара и принималась раскачиваться из стороны в сторону, монотонно напевая какую-нибудь слезливую песню и прерываясь только затем, чтобы схватить прохожего за ногу и грубо потребовать денег, а после отказа залиться хохотом.
Говорили о ней разное. Что она убила своего старшего помощника (его действительно в последние дни не встречали) и на этой почве утратила рассудок. Что это — последствия укусов дэрису. Что она попросту спилась.
«Каждое утро я опасаюсь найти бедняжку мертвой, — делилась откровениями на местном канале стереовидения кастелянша гостиницы «Кольцо». — Конечно, меня пугает эта женщина, но, по-моему, она не так агрессивна, как представляют многие. Во всяком случае, два раза я выносила ей хлебные корки».
«Женщины опускаются на самое дно жизни быстрее мужчин, — авторитетно комментировали специалисты. — И это падение, в силу женской физиологии, является безвозвратным. Толчком может послужить любое потрясение, и если имелась изначальная предрасположенность психики…»
Все это было увлекательно и страшно щекотало нервы. Иногда Бугго настолько возбуждалась, что все тело у нее начинало чесаться от предвкушения. Со дня на день она ждала теперь появления Хугебурки с деньгами.
* * *
Хугебурка побирался совершенно другим способом. Преимущественно он околачивался возле баров, высматривая кого-нибудь подходящего из прежних собутыльников, но все они, к несчастью, слышали о дэрису и старались поскорее отделаться от знакомца — вдруг он все еще заразный? Требовался некто совершенно неожиданный.
Повезло на третью ночь, когда из «Подзарядись!» шатаясь выбрался человек на костылях. Он сделал несколько шагов, невнятно выругался и упал бы, если бы Хугебурка его не подхватил.
— Эй! — воскликнул Хугебурка, осененный догадкой (точнее сказать, это было озарение). — Калмине Антиквар! Как статус? Я слыхал, ты погиб.
— Уфели — в лепешку, — сказал Антиквар. — Все, приземлился.
— Вечная память, — строго молвил Хугебурка, подавая Антиквару упавший костыль.
— Тьфу! — вскричал Антиквар. — Говноног! Говорил ему… А теперь — все, приземлился.
И он заплакал. Хугебурка обнял его за плечи, и так, хромая и рыдая, они добрались до пансиона, где Антиквар снимал комнату. Там и заснули.
Утро потребовало объяснений, хотя бы минимальных. Хугебурка назвался приятелем покойного Уфели и посетовал на зря выброшенные семь сотен с полбочкой экю.
— Тьфу! — сказал Антиквар и больше ни о чем не спрашивал.
Они опохмелились и съели приготовленные Антикваром тушеные овощи. После трапезы, включив по стереовизору «Утренних бабочек», Антиквар некоторое время сыто молчал и о чем-то содержательном думал, после чего заговорил так:
— Слушай, Хуга. Есть одно дело. Мы с покойным Уфели… Тьфу! Ладно. Слушай. Слыхал про ланалго?
— Работорговцы? — уточнил Хугебурка.
Калмине Антиквар сильно сморщился.
— Никогда так не говори, понял? Ланалго. Все просто. Есть тюрьма.
— Ну, — сказал Хугебурка, потому что Калмине выжидающе замолчал.
— Ну, ну. Есть тюрьма. Понял? У меня друг.