— Ясно, — сказала Бугго, царственным жестом показывая собеседнику, что он свободен.
Народу в баре было немного, и почти понапрасну выделывала невероятные трюки на кольцах под потолком миниатюрная гимнастка с детскими глазами и ртом взрослой, много плакавшей женщины. Она осторожно перемещала свое тело, обтянутое серебристо-синим шелком, изгибалась под невероятными углами, то разводила ноги, то сводила их и касалась пятками затылка, отогнув пальцы, глядевшие в прорези блестящего чулка.
Бугго то и дело посматривала на воздушную танцовщицу, но больше интересовалась собственной выпивкой. Пышные юбки, собранные внизу в валик и подвязанные десятком бантов, заняли изрядное пространство вокруг Бугго, служа препятствием всему внешнему, буде оно затеет посягнуть на особу капитана. Банты то и дело развязывались, и Бугго наклонялась, чтобы затянуть их потуже, и тогда в низком вырезе на спине видны были ее смуглые лопатки — одна ассиметрично задранная, как подраненное крыло, — и две пушистые родинки, одна под другой, прямо на соседних косточках позвоночника.
Банты то и дело развязывались, и Бугго наклонялась, чтобы затянуть их потуже, и тогда в низком вырезе на спине видны были ее смуглые лопатки — одна ассиметрично задранная, как подраненное крыло, — и две пушистые родинки, одна под другой, прямо на соседних косточках позвоночника.
Выпрямляясь, Бугго вдруг встретилась глазами со щелочками на лице одного из овелэйцев и даже вздрогнула: он приблизился к ней совсем незаметно.
— Да ну вас, — сказала Бугго, откидываясь к стене. — Что это вы подкрадываетесь?
— Извините, — тихо отозвался он, не пошевелившись.
— Садитесь, раз подошли, — все еще сердитая, Бугго кивнула ему подбородком. — Нечего было шептаться. Я все видела.
Второе синекожее существо, девушка, гибким движением переместилась к столику Бугго, и оба овелэйца тотчас устроились: один напротив Бугго, другой — возле ее правого локтя.
При виде этого переселения кабатчик пронзительно скрипнул гигроскопичным полотенцем по небьющемуся пластику бутылки, и почти сразу же вслед за тем из угла, точно извиняясь за неприятный звук, зазвенела тихая, сдержанная музыка: там стояла старая музыкальная шкатулка размером с небольшой шкаф. Такие были в моде лет сорок назад и теперь сохранились только в барах — завлекать ностальгически настроенных клиентов.
Юношу-овелэйца звали Иза Таган, а девушка произнесла совсем невнятное имя — что-то вроде «Оале Найу».
— Ну? — сказала им Бугго, ставя локти на стол и чуть наклоняясь вперед.
— О, совсем ничего! — проговорила девушка Оале Найу.
«Вот как?» — подумала Бугго.
И еще, блаженно: «Мой бар, мой порт, мой корабль… мое имя! Да, Хугебурка прав».
А вслух проговорила:
— Про вас, ребята, ходят слухи, будто вы — нелегальные эмигранты с Овелэ.
Они переглянулись. Их лица были лишены возможности краснеть. Да и мимика у них, как показалось Бугго, совсем небогатая. Ей трудно было понять, какую реакцию вызвали у этих двоих ее слова.
Юноша вежливо ответил:
— Да, это правда.
— Что же, там так плохо — на Овелэ?
— Да, — сказала на сей раз девушка.
— Зачем же нелегально? — Бугго спрашивала с таким видом, точно вся эта беседа ведется ею исключительно от скуки, от нежелания молчать, а на самом деле ей совершенно безразличны и Овелэ, и двое молодых людей, сидящих за ее столиком в странном напряженном ожидании. «Можете не ожидать», — говорил им тон Бугго.
— У нас не было денег, — сказала Оале Найу. — Мы выбирались с Овелэ в грузовом трюме.
Бугго утерла воображаемую слезу.
— И как вы устроились на Варидотэ? — продолжала она. — Не обижают вас здесь?
— В порту, — ответил Иза Таган.
— Неужели диспетчерами?
— Грузчиками, — сказала девушка. — Мы сильные.
— Боже! — воскликнула Бугго. — Впервые за двадцать лет Бугго Анео пьет с грузчиками… с проклятой кастой докеров… вороватых, наглых, ленивых тварей!
Она чуть сместила центр тяжести и всем грузом — лент, бантов, жесткого шелка и стразов — навалилась на Оале Найу.
— Дорогая моя, для любого торгового капитана нет более жуткого кошмара, чем ваше племя!
Девушка передвинула зрачки в узенькой прорези между веками.
— Мы докеры не по призванию, госпожа Анео.
— Все равно — какой ужас.
Они продолжали, не обращая внимания на ее неприязненные выходки, чего-то ждать, молчаливо и упорно. В их тихом упрямстве было что-то нечеловеческое. Даже не от фауны, а от флоры.
— Ну так что, — сказала им Бугго, — так и будем сверлить меня взглядами? Или все-таки признаетесь, что вам от меня нужно?
— Ничего, — ответила Оале.
Таган добавил:
— Просто познакомиться с Бугго Анео.
— Подарить вам мой бумажный портретик? — осведомилась Бугго. — Или обойдетесь голограммой из сети?
Ее голос звучал все более отвратительно, в нем режуще дребезжала фальшь. Бугго сама морщилась при его звуках — в отличие от овелэйцев, которые оставались трезвыми и спокойными.
— Черт возьми! — сказала Бугго. — Неужели на Овелэ вам было так плохо, что теперь вы можете выдержать что угодно?
— Приблизительно так, — сказал Иза Таган.
Бугго посмотрела на него, ощущая свое бессилие. Она знала, что в баре вот-вот появится Хугебурка, чтобы забрать ее на корабль, и только эта мысль кое-как мирила ее с происходящим идиотизмом. В противном случае она давно бы удрала — и пусть овелэйцы думают о ней, что хотят.