Всем смертям назло

— Знаю. Вот тут и лежит причина нашего с вами будущего трогательного единства: в необходимости службы и дружбы. Друг без друга у нас — ни у вас, ни у меня — ничего не получится, а вместе — очень даже может быть. Подумайте, Иосиф Виссарионович. С одной стороны, Россия никуда не делась, как никуда не делась и не могла деться необходимость ей служить. С другой стороны, кто-то должен воплощать в себе символ России, русского государства — но не я и даже не вы, а уж тем более не дурацкая аббревиатура со скобочками. По всему выходит — никак нам с вами, Иосиф Виссарионович, без наследника не обойтись.

— То есть наследник нужен не одному лишь товарищу Сталину, — с ноткой, как показалось Гурьеву, удовлетворения произнёс Сталин.

— А что же в этом удивительного, — пожал плечами Гурьев. — В этом его, если хотите, главное свойство — то, что он всем равно необходим. Без наследования, без правопреемства — и жизнь сама закончится. Нет, никак без наследника нельзя. Никак.

— Интересный у вас, Яков Кириллович, взгляд на историю, — задумчиво сказал Сталин, священнодействуя — в который раз в эту ночь — над трубкой. — Интересный. Не марксистский, совсем не марксистский, но интересный. Очень. Доходчиво излагаете. Красиво. И стройно у вас выходит — да, ничего не скажешь.

— Так ведь все эти унылые завывания о производительных силах и производственных отношениях — они ведь ничего толком не объясняют. Путают. А я — напротив, распутываю. Объясняю. И вообще, знаете: все эти «измы» — это ведь так, детская забава пытливого разума. А нам с вами друг перед другом — к чему притворство?

— Наследник, значит, — Сталин вынул изо рта трубку, осторожно, словно драгоценность, пристроил мундштук на край массивной пепельницы.

А нам с вами друг перед другом — к чему притворство?

— Наследник, значит, — Сталин вынул изо рта трубку, осторожно, словно драгоценность, пристроил мундштук на край массивной пепельницы. — Наследник. Царь.

— А хоть бы и так, — улыбнулся Гурьев. — Чем, например, товарищ Сталин от царя отличается? Только формой, но никак не существом.

— Отличается, Яков Кириллович. И вам это получше других известно. Именно существом отличается. Может быть, вы полагаете, что товарищ Сталин этого не понимает? Так вот — ошибаетесь. Понимает. Хорошо понимает. Лучше многих понимает.

— Потому и решение лежит прямо на поверхности, — кивнул Гурьев. — А название — это важно, крайне важно и крайне существенно. Но и это мы тоже придумаем. В своё время.

— А не опасаетесь, Яков Кириллович, что люди вас не поддержат?

— Люди? — Гурьев сделал вид, что задумался. — Народ творит историю в лице и руками лучших своих представителей, Иосиф Виссарионович. Роль личности в истории — тот самый камень, на котором марксизм спотыкается, падает и с треском ломает себе шею. Да зачем я вас уговариваю — вы сами убеждаетесь в этом едва ли не ежедневно. Народу нужно заботиться о хлебе насущном — а о такой ерунде, как история, ему даже думать некогда. Чувство истории, тем более, такое острое, как у вас, извините за резкость, далеко не всем присуще.

— Мне? Да, мне присуще. Как и вам.

— И мне присуще, только хвастаться тут нечем — врождёнными качествами, как умом или красотой, воспитанному человеку гордиться не пристало. Ваше, выстраданное — именно поэтому во много крат ценней.

— Значит, всё-таки царь. Ладно. Допустим, это интересно. Интересно России. Интересно, что скрывать, и лично товарищу Сталину. Да. Интересно. А есть ли у вас, Яков Кириллович, конкретные предложения? — Сталин прищурился, рассматривая Гурьева.

— Есть, Иосиф Виссарионович. Не у Якова Кирилловича — у товарища Сталина. И очень много. И что характерно — ни одного завирального, невыполнимого, невозможного. Мои друзья подадут товарищу Сталину мысли товарища Сталина, оформленные очень красиво и замечательно детально — в виде проектов постановлений и резолюций. И сами же бросятся это всё воплощать в жизнь. Строить и муштровать аппарат, рвать зубами глотки. Готовить элиту. Чистить страну. А товарищ Сталин обеспечит им возможность работать — назначит какого-нибудь троцкиста-зиновьевца, который, завывая от счастья, — облекли доверием, простили! — перебьёт всю эту троцкистско-бухаринскую, право-левую сволочь, всех этих пламенных рррыволюцыонэров, которые только горло на митингах драть горазды, а больше ровным счётом ни на что не способны. Всех этих горе-вояк, троцкистов-танкистов-кавалеристов, мечтающих затопить железным танковым морем весь мир, вместо того, чтобы строить державу. А как же социализм, как же счастье всех трудящихся, спросит Якова Кирилловича товарищ Сталин. А никак, ответит Яков Кириллович товарищу Сталину. И Яков Кириллович, и товарищ Сталин уже давно выросли, чтобы верить всерьёз в эти глупые троцкистско-бухаринские сказки. Держава — это реально. А счастье, справедливость — это миф. Оставим это товаристчу Троцкаму. Хай себе тешится. Великий Сталин выше этого. Неизмеримо выше. Великий Сталин — не узурпатор, не убийца партии, не предатель Ленина. Великий Сталин, Иосиф, сын Виссариона — великий государь, равный Ивану, сыну Василия, и Петру, сыну Алексея. Великий Сталин — созидатель и собиратель державы, строитель Великой Империи от моря Волошского до моря Жёлтого, от моря Белого до моря Чёрного, от Варшавы до Порт-Артура.

Собравший, создавший её для царя и щедро, великодушно вручивший царю — храни, царь-государь, державу русскую, не урони ни деревца, ни камушка! Как, Иосиф Виссарионович? Чувствуете себя персонажем «Фауста» Гёте?

— И это вы знаете, — покачал головой Сталин. — Удивительный вы человек, Яков Кириллович. Интересный человек. И друзья у вас такие?

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161