Вот это да, подумал Гурьев, чувствуя знакомый запах — если не удачи, то серы. Как всё интересно складывается-то.
— А ваш?
— Что?!
— А ваш прадед?
— Мои предки были ювелирами и часовщиками при дворе уже тогда, когда дедушка первого Ротшильда мальчишкой воровал у старьевщиков латунные побрякушки! — рявкнул Милрайс.
— Да пусть только посмеет кто-нибудь равнять меня с этими жуликами! Ноги моей не будет в той синагоге, куда хоть раз в жизни заглянул один из этих полувыкрестов!
— Интересно, — улыбнулся Гурьев. — Чем это так вам не угодил мистер Ротшильд? Не богатству же его вы завидуете.
— Богатство?! Богатство — от слова «Бог»! Кто этого не понимает — идиот!
— Думаете, Ротшильд не понимает?
— Да конечно же, нет. Если Бог даёт еврею богатство — это не просто так, юноша. А если еврей таких вещей не понимает — пусть крестится к чёртовой матери, вот что я вам скажу! Каким жутким идиотом должен быть еврей, который твердит, что евреям незачем думать о Иерусалиме?!
— А зачем евреям думать о Иерусалиме? — Гурьев поудобнее устроился в кресле. — Расскажите мне, мистер Милрайс. Это меня страшно интересует.
— Зачем?! Я вот вам скажу, зачем. Конечно, если вы не еврей — откуда вам знать даже такие до смешного простые вещи!? Две тысячи лет, мистер Гур, евреи мечтали о Иерусалиме. Это делало их евреями и помогало оставаться ими — две тысячи лет. А потом приходит этот, как говорят ашкеназы, поц — и заявляет: я лучше знаю, о чём следует думать или не думать евреям, о чём им мечтать и на что надеяться. Почему?! Оказывается, потому, что он — Ротшильд и у него есть какие-то там деньги! Так я вам скажу по секрету, мистер Гур: пусть он катится к чёрту — вместе со своими деньгами! Конечно, не все Ротшильды — такие мерзавцы. Был всё-таки один нормальный. В семье, знаете, не без урода!
Извивы талмудической логики Милрайса откровенно забавляли Гурьева, хотя он и понимал, что ничего смешного в словах ювелира на самом деле нет.
— Так вы — сионист, мистер Милрайс?
— Да какой же из меня сионист, юноша?! Сионисты — это ваши ровесники, а мне сионизм — одна головная боль. Но еврей без Иерусалима — это не еврей. А сионисты это понимают. И я понимаю. Наверное, я сионист, хотя своего сионизма я уж точно не переживу… Слушайте, а зачем вам всё это?!
— Интересно, — пожал плечами Гурьев. — Знаете, вы необыкновенно напоминаете мне моего деда, мистер Милрайс. Хотя он был не сефардом, а ашкеназом. И, конечно, точно таким же, как вы, сионистом.
— Ага. Ну, я должен был сразу понять — если вы знаете, кто такие ашкеназы и сефарды…
— Я даже знаю, что такое «поц», — улыбнулся Гурьев.
— А графиня? Она знает?! — уставился на него ювелир.
— Что? Как переводится на английский слово «поц»?
— Не путайте меня! Про деда!
— Конечно, — пожал плечами Гурьев. — Мой дед не был большим праведником, но он был человеком слова. По-моему, достаточный повод помнить о нём и хорошо к нему относиться.
— Так значит, эта девочка ещё лучше, чем я сначала решил, — вздохнул ювелир и покачал головой. — Эх, юноша… Или вы — великий артист, или… Или мне можно вам поверить. Отчего-то мне кажется, что вас не интересуют пятипроцентные скидки…
— Совершенно не интересуют, мистер Милрайс. Торговаться я не обучен, хотя дедушка делал это виртуозно. А что, для евреев у вас специальные скидки предусмотрены?
— Да прямо! — рассердился ювелир.
Торговаться я не обучен, хотя дедушка делал это виртуозно. А что, для евреев у вас специальные скидки предусмотрены?
— Да прямо! — рассердился ювелир. — При повторном заказе больше ста фунтов — пять, больше пятисот — десять процентов! Но только так — и всё! Гои, евреи, марсиане — идите все к чёрту! ваша графиня однажды чинила у меня часы своего дворецкого — подарок старого графа! А, вы ни черта не знаете… Это был настоящий Бреге с турбийоном из второй серии [15] ! Вы понимаете, что это значит?! Вы понимаете, сколько стоит такая работа?!? Она говорит, — он так ими гордится! Вы можете их починить? Могу ли я их починить?!? Что за идиот! Как можно сломать в таких часах турбийон — скажите мне, как?!? Я вам сам скажу, как! Нужно хорошенько закрепить их на своём дурацком котелке для овсянки — а потом разбежаться и со всего маху врезаться им в стену какого-нибудь их дурацкого замка потолще!!! Что вы улыбаетесь?! Вы понимаете, я ревел, как последний идиот, когда она ушла от меня со своими дурацкими часами?!? Женитесь на ней — или вы идиот ещё хуже меня!!!
— Я подумаю, — вздохнул Гурьев.
— Нет, вы посмотрите только на него — он подумает!!! Ещё один хахам гадоль [16] ! Когда надо думать — его нет! А когда надо хватать и бежать — он думает! Что вы смеётесь?! Что такого смешного в моих словах?!
Ну, вот — а ты сомневалась, что старик тебя запомнил, Рэйчел, подумал Гурьев, без всякого стеснения наслаждаясь происходящим. Ты всё-таки должна была предупредить меня, Рэйчел. Обязана была предупредить — по-настоящему. Совсем не так, как ты это сделала. Но я знаю, что тебе просто даже в голову это не пришло, моя Рэйчел. И не могло прийти — уж такая ты есть, моя Рэйчел. Он прав, моя Рэйчел. И сам не подозревает, насколько.