С целлулоида, явно волнуясь более положенного, Герасимов докладывал технологию воссоздания мягких тканей лица по имеющимся черепно-лицевым костям, показывал образцы других своих работ. Сталин поёрзал в кресле:
— Чего он так нервничает?
— Волнуется. Он уверен, что череп, скорее всего, действительно Святослава. Вот он и распереживался.
— Хорошо. Русский человек, значит. Переживает. Хорошо. Я думал — напугали его. Нет. Молодцы. Молодцы. Я понял. Останови.
Гурьев нажал кнопку на пульте. Сталин повернулся к нему, долго всматривался в глаза, мелко кивал, гладил усы. Потом прищурился:
— Мальчик, да?
— Да, Иосиф Виссарионович. Просто — одно лицо. Я, признаться, когда увидел — очумел. Фотографии будешь смотреть?
— Показывай.
Гурьев вложил Сталину в руку снимки. Тот быстро перетасовал их, подержал на расстоянии от глаз:
— Хорошо. Молодец. Действительно — одно лицо. Какая кровь сильная. Царская, действительно, кровь, — Сталин поднял взгляд: — Не понимаю. Как так?!
— Царство должно быть явлено, Иосиф Виссарионович. Явлено. Понимаешь, какое дело? Я ведь шёл ко всему этому много, много лет. Всё думал: что же отыщется, такое? Не бумаги, все бумаги, родословные — чепуха это всё, мусор, пыль истории. Документы составляют люди. Должно было быть что-нибудь такое — по-настоящему неопровержимое, то, что можно потрогать руками. И всем показать. Я даже когда увидел всё это — и то не понял. Вот что такое — настоящий клад. Представляешь, если бы это вскрыли сто лет назад? Без нас, без Герасимова? Какая-то тряпка, какой-то меч, какая-то золотая чашка. Пустяки, не представляющие никакой особенной художественной ценности.
С мечом — вообще весело: оказывается, никто не догадывался до сих пор, что на мечах есть тексты, послания. После этого моего замечания Герасимов поделился с коллегами, они полезли чистить мечи, смотреть — и такого понаходили, что тянет на научную сенсацию мирового масштаба. Оказывается, эти самые мечи, которые считали экспортом и Европы, делали на Руси, да столько, что и сегодня, при нашей технике, организовать ох как непросто. Вот — когда так, когда совпало всё до точки, до капли — теперь-то понятно: вот она, мозаика, вот! И кольцо, и мальтийские тайны, и Святослав, и красное знамя, — накануне великой битвы за судьбу народа, за судьбу державы. И — как итог этой битвы. Даже знамя у нас правильное, Иосиф Виссарионович. Сложилась мозаика — сама собой. Значит — время пришло. И теперь — надо всем это показать.
— Понимаю. Кино. Понимаю. Хорошая идея. Замечательная идея.
— Нам тоже понравилась, — улыбнулся Гурьев. — Есть уже отснятый материал с детьми, осталось доснять вождя народов товарища Сталина, которому докладывают о находке. Крупный план, задумчивый и суровый, постепенно теплеющий, сталинский взгляд… — Гурьев вздохнул и мечтательно закатил глаза. — Всё. Остальное — просто голая технология. Монтаж, копирование, распространение. Документальный фильм «Дело князя Святослава». И всё.
Гурьев умолк и посмотрел на Сталина. Он знал — Сталину не нужно рассказывать ничего сверх необходимого. Сталин всегда всё схватывал на лету. С полуслова. Он знал, что сейчас в сталинской голове уже складываются чеканные, хотя и несколько, на его, Гурьева, взыскательный взгляд, тяжеловесные формулировки указов, постановлений, циркуляров, секретарям к исполнению. А они — бросятся исполнять. Даже пикнуть не посмеют — ни звука — против. Мы их для того такими и сделали. Чтобы знали: не выполнишь приказ — смерть. Если быстрая — это счастье. Вот так. Всё, всё, подумал он. Всё. Пружина распрямилась. Всё теперь произойдёт — практически само собой. Всё.
— Да, — сказал Сталин и кивнул. — Да. Всё. Людей надо наградить. Герасимова тоже наградить. Не признаёт наука, значит? Ничего, ничего. Сталин признал — и наука признает. Саботажники. Будет академик. Сталинскую премию получит. Всех наградить нужно, Яков Кириллович. Всех, кто участвовал, технический персонал — всех. Список есть?
— С собой.
— Давай сюда, посмотрю.
Гурьев достал список — с фамилиями, краткими пометками, и передал Сталину. Тот почти выхватил бумаги, быстро пробежал глазами:
— Тебя нет — понимаю. Герасимов есть — хорошо, молодцы. Городецкого почему нет?
— Он список составлял.
— Понятно. Его сейчас сразу в Политбюро назначим. Кто-то должен мальчику помочь, Сталин не вечный. Не вечный. Этих держать надо, ты прав.
Дальше Сталин читал медленнее:
— Колчак?! Это кто такой — Колчак?
— Это такая. Анна Васильевна Тимирёва-Колчак.
— Жена? Колчака? Обучение… Так. Почему только реабилитация?
— Потому что от нас она никаких наград не примет, Иосиф Виссарионович, — вздохнул Гурьев. — Да и не нужны ей никакие награды. Адмирала же мы ей из-подо льда не вытащим.
— Квартиру в Москве, пожизненную пенсию. Персональную. Потом пометишь, — хмуро сказал Сталин. — Как находишь людей, где? Прямо зависть берёт.
— Как находишь людей, где? Прямо зависть берёт. Ах, молодец… Крупнер — кто такой?
— Девочку прятал от бандитов.
— Каких бандитов?! — изумился Сталин.
— Ну, там случилась пара неприятных эпизодов с местными преступными элементами. Начальник управления оказался, мягко говоря, не на высоте положения. Это технический вопрос, Иосиф Виссарионович, всё улажено.