— Друзья — это эвфемизм, Иосиф Виссарионович, — вздохнул Гурьев. — Разве может такой человек, как вы или я, позволить себе иметь друзей, Иосиф Виссарионович? Друзья — это не для нас. Вот мы с вами — да, мы можем попробовать подружиться.
— И кто же это? Помощники? Подручные?
— Подручные — это у палачей, Иосиф Виссарионович. А у нас с вами — соратники, соработники. Сотрудники.
— И много их?
— Нет, — пожал плечами Гурьев. — А зачем их — много? Нужны правильные люди на самых важных, ответственных местах. Ключевых. Правильный инструмент в нужной точке приложения сил. Вы боитесь моих друзей, Иосиф Виссарионович? Вот это совершенно напрасно. Они-то как раз понимают, кто вы. Почему именно вы. Меня на месте товарища Сталина гораздо больше пугали бы какие-нибудь дуры, которые носятся по Москве и рассказывают всем подряд, что её с Борей дети любят сначала товарища Сталина, а потом уже её Борю и её, дуру. Это психоз, а психопатов я опасаюсь. Да они и бесполезны вовсе, психопаты.
— И в этом тоже товарищ Сталин виноват?
— Конечно, нет. Просто товарищу Сталину нужно подать вместо шашки — скальпель. Товарищ Сталин — прекрасный хирург, только вот шашкой в ране ковыряться очень уж несподручно. Вот тут и появляется, как чёртик из коробочки, Яков Кириллович со своими друзьями. С великолепным набором хирургических инструментов отечественного и зарубежного производства, новеньким автоклавом из нержавеющей стали, яркими галогеновыми прожекторами, с инструкциями по применению, антисептическими средствами и прочими, абсолютно для настоящего хирурга необходимыми, причиндалами. А этих, у которых для хирурга — такого хирурга! — ничего, кроме старой ржавой шашки, не нашлось, — Гурьев в недоумении развёл руками и вздохнул. — Да зачем же они нужны?
— Выходит, что никак товарищу Сталину без Якова Кирилловича не обойтись?
— Товарищу Сталину никак невозможно, в первую очередь, обойтись без товарища Сталина. Товарища Сталина никто заменить не может. Товарища Сталина, который понимает, что он станет делать, а, главное, каким способом. Потому что в этом случае нет равных товарищу Сталину. Никто не сможет, не сдюжит. А товарищ Сталин — сделает. А Яков Кириллович… Что ж. Можно и на костылях выучиться бегать. Вот только костыли — не ноги. Так что — не исключена вероятность, что и Яков Кириллович окажется товарищу Сталину весьма кстати. Ведь что такое чудо? Чудо — это хороший инструмент в умелых руках. А когда руки кривые, то и самым дорогим инструментом можно лишь очень больно пораниться.
— И что же — каждый раз Яков Кириллович будет вот так, посреди ночи, ниоткуда появляться? Охранников усыплять? А то и убивать. Нехорошо ведь это. Нехорошо.
— Да зачем же, Иосиф Виссарионович? Ни к чему нам с вами такие сложности. Просто, когда товарищу Сталину захочется посидеть у комелька с Яковом Кирилловичем, товарищ Сталин поднимет трубочку городского автоматического телефона, наберёт на диске заветные циферки — какие, Яков Кириллович товарищу Сталину потом скажет — и произнесёт в мембрану, тихо и веско, как только он один и умеет: передайте Якову Кирилловичу, что его хотят видеть.
И назовёт время и место. А если не назовёт — это значит: немедленно. Заодно товарищ Сталин сможет выяснить, на что способны его ягодки и берёзки.
— И что же выяснится?
— Выяснится, что фокусы Якова Кирилловича им не по зубам. А потом товарищ Сталин с Яковом Кирилловичем сядут рядком да подумают ладком, как такое безобразие устранить.
— Да, — вздохнул Сталин. — Очень интересно. И что же? Столько всего товарищу Сталину пообещав — ничего у товарища Сталина не попросите, Яков Кириллович? Что-нибудь такое, что можно потрогать? Для себя лично?
— Ну, кажется, у товарища Сталина была возможность убедиться, что Яков Кириллович — не дурак. Да и мы ведь уже обсуждали это, Иосиф Виссарионович: из того, что вы мне можете дать, мне ровным счётом ничего не нужно, — необходимые для работы инструменты вы мне по списку выдадите, но и только. А того, что мне нужно, у вас просто-напросто нет. Так зачем же я стану портить товарищу Сталину впечатление — просить невозможного? Нет. Не таков Яков Кириллович. Не станет он этого делать.
— А что станет?
— А встанет — и уйдёт. Даст товарищу Сталину как следует всё обдумать. А потом товарищ Сталин даст Якову Кирилловичу знать, что готов принять его друзей с проектами постановлений и резолюций. И все у нас, Иосиф Виссарионович, получится. Годится такой план действий?
— И как же Яков Кириллович узнает, что товарищ Сталин готов рассмотреть его проекты? Циферки-то Яков Кириллович не назвал? Не три ли шестёрки?
— Обижаете, Иосиф Виссарионович. Обижаете. О такой чепухе, о таких мелочах товарищу Сталину совершенно не следует беспокоиться, — просиял Гурьев. — И товарищу Сталину нужно всё-таки запомнить: нет у Якова Кирилловича никаких проектов. Все проекты — у Сталина, от Сталина, через Сталина — для державы. Всё произойдёт — совершенно как будто само собой. А потом будет всё — и беседы у комелька, и обещанная иглотерапия, и жизнь, и слёзы, и даже, возможно, любовь. И даже, возможно, взаимная.