— А это что? Одна из тех картинок, которые они забрали у вас под залог поместья, леди Рэйчел? Неудивительно, почему у них такие неприятности.
— Вы, наверное, недавно тут работаете. Не могу поверить, что существует другая причина, по которой вам не известны такие тривиальные сведения. Какого чёрта вы притащили меня сюда, миледи? Да тут правая рука не знает, что делает левая!
С удовлетворением отметив, что и служащие, и посетители уже начали коситься в их сторону, Гурьев, демонстративно утратив интерес к служащему, лучезарно улыбнулся Рэйчел и ткнул «тростью» в сторону одного из полотен, украшавшего стену за спиной клерка, при этом умудрившись чуть не вышибить едва успевшему отшатнуться бедняге глаз:
— А это что? Одна из тех картинок, которые они забрали у вас под залог поместья, леди Рэйчел? Неудивительно, почему у них такие неприятности. Только полный идиот может предпочесть какую-то размалёванную холстину недвижимости. Хорошо, им ещё не пришло в голову оклеить стены ассигнациями!
— А мне всегда казалось, что это настоящий Вермеер, — захлопала ресницами Рэйчел.
— Ха! — насмешливо рявкнул Гурьев, глядя на совершенно обезумевшего клерка с чувством такого бесконечного и пренебрежительного превосходства, что Рэйчел поспешно отвела глаза, чтобы не расхохотаться. — Если вам, графиня, удалось так легко облапошить этих простаков, ничего не смыслящих в искусстве, не надейтесь, будто у вас получится проделать это со мной! Какой же это, к чёртовой матери, Вермеер!? Разве Вермеер когда-нибудь употреблял такой охристый оттенок в терракоте?! А тени! Вы только посмотрите на тени — да Вермеер отдубасил бы меня мольбертом, посмей я утверждать, будто эта жалкая мазня — его работа!
Когда Гурьев умолк, в операционном зале воцарилась совершенно ужасающая тишина. Все присутствующие таращились на Гурьева в полнейшей прострации. Увидев, что через роскошную вращающуюся дверь в помещение просочились два весьма невзрачных человечка с чемоданчиками, подозрительно напоминающими кофры для фотоаппаратуры, он повернулся к белому, как извёстка, клерку:
— Какого дьявола вы стоите тут столбом? Я, кажется, ясно указал, чем вам следует заняться?!
— Да, сэр… Сию минуту, сэр… — служащий попятился, продолжая бледнеть, хотя Гурьев мог бы поручиться, что это невозможно.
Давая репортёрам время как следует подготовиться к кульминации спектакля, Гурьев обвёл взглядом людей и, растянув губы в ослепительной голливудской улыбке, громогласно объявил:
— А говорят, они ещё скупают у большевиков всё, что плохо лежит. Какая потрясающая тупость! Ведь большевики, насколько я знаю, все до одного поголовно жулики и шарлатаны. Об этом даже их вождь Ленин писал своему приятелю беллетристу Горькому. Пробовать на себе изобретение большевика — это чудовищно! Представляете?! Так и писал, негодяй! Когда я узнал, что вас лечит врач-большевик, я, мол, пришёл в ужас, потому что девяносто девять из ста врачей-товарищей — ослы! Нет, ну какова же скотина?! Даже не посчитал нужным соблюсти приличия! Не сомневаюсь, что им удаётся надувать этих дилетантов на каждом шагу. На вашем месте я не доверил бы им ни пенса, дорогая графиня. Ну, куда запропастилась эта засиженная мухами чернильница?!
В зале начался ропот, и люди, растерянно переглядываясь, стали понемногу перемещаться поближе к выходу. Стюарды и швейцар, явно позабыв о своих обязанностях, жадно впитывали флюиды разгорающегося скандала. Полыхнуло несколько магниевых вспышек, гул нарастал, норовя вот-вот сделаться угрожающим. Гурьев продолжал сидеть на месте, озираясь с независимым и невозмутимым видом. Наконец, появился служащий, облечённый более высокими полномочиями, чем давешний клерк, в сопровождении последнего. Приблизившись, он остановился и, отгороженный от Гурьева спасительным пространством большого стола, чопорно осведомился:
— Могу я узнать, что вам угодно, сэр?
— Для начала мне угодно узнать, как вас зовут, милейший, — процедил Гурьев тоном, преисполненным такого высокомерия, что Рэйчел сделалось жаль служащего, скорее всего, не замешанного ни в чём предосудительном.
Приблизившись, он остановился и, отгороженный от Гурьева спасительным пространством большого стола, чопорно осведомился:
— Могу я узнать, что вам угодно, сэр?
— Для начала мне угодно узнать, как вас зовут, милейший, — процедил Гурьев тоном, преисполненным такого высокомерия, что Рэйчел сделалось жаль служащего, скорее всего, не замешанного ни в чём предосудительном. — Я сообщу ваше имя газетчикам, с тем, чтобы, когда эта лавочка вылетит в трубу, никому не пришло в голову предоставить вам даже место уборщика в бардаке, не говоря уже о чём-то большем. Итак?!
— Меня зовут Сэмюэль Стэнтон, сэр, — слегка наклонив голову, произнёс служащий. — Я помощник управляющего. А теперь, если у вас больше нет вопросов, сэр, я попросил бы вас покинуть здание банка. Скандал, которого вы, судя по всему, добивались, уже произошёл, и удар по репутации «Бристольского кредита», который вы намеревались нанести, сэр, достиг цели, — поэтому вы можете считать, что честно заработали уплаченные вам за это деньги. Прошу вас уйти, сэр. Не заставляйте меня прибегать к помощи полиции.