— Хорошо, ваше величество.
Всё это время, почти два часа, пока он ждал Уоллис, король курил. Уоллис переживала, когда он начинал много курить. Она ничего никогда не говорила, но по её лицу он видел, что она переживает. Бедняжка Уоллис. Никто никогда не понимал его так, как она. Миссис Симпсон. Какая глупость. Её величество Уоллис, королева Великобритании и Северной Ирландии, императрица Индии, владычица полумира. Ей это не нужно. Сколько женщин мечтало бы оказаться на её месте. А она…
Его скорее смешили, чем раздражали те, кого принято называть политиками или, больше того, «политическими деятелями». Может быть, оттого, что по праву рождения он имел — мог иметь — всё то, к чему эти люди рвались с таким остервенением, не считаясь ни с ценой, ни с потерями, даже среди самых близких. У них не может быть близких, подумал король. Им никто не близок, кроме них самих. Я просто не хочу быть похожим на них. Я ненавижу политику. Уоллис.
Король улыбнулся и с силой вдавил окурок сигары в яшмовую чашу пепельницы.
— Ваше величество, миссис Симпсон.
— Скорее, скорее, — нетерпеливо махнул он рукой.
Уоллис вошла — своей скользящей, лёгкой походкой, так поразившей его, когда король впервые увидел её.
Не в силах сдержать охвативших его чувств, король стремительно шагнул ей навстречу, осторожно взял её тонкое запястье и склонился над ним в поцелуе.
— Что-то случилось, дорогой? — тихо спросила Уоллис, улыбаясь, и погладила короля по густым и жёстким светлым волосам.
— Ничего ужасного, мой ангел. Я просто хотел, чтобы ты прочла одно письмо.
— Какое письмо?
— Письмо, которое написал мне мальчик.
— Милый, я не понимаю…
— Прочти это письмо, Уоллис, прошу тебя, — взмолился король. — Это очень важно.
— Но ведь это письмо — тебе, Дэвид, — мягко возразила Уоллис. — Тебе, королю. А я…
— А ты — моя королева, — перебил её король. — Уоллис, пожалуйста!
— Хорошо, — кивнула она. — Если ты считаешь, что я должна — я прочту.
Он протянул Уоллис письмо, и она погрузилась в чтение. Король наблюдал за ней, кусая губы. И, увидев, как вздрогнул лист бумаги в её пальцах, — в том самом месте, где и он почувствовал, что у него сжалось сердце, — король кивнул. Да, она понимает. Она понимает его так, как никто и никогда в жизни не понимал его. Он не ошибся. Нет, не ошибся. Уоллис — его женщина. Его королева. И пусть всё катится к чёртовой матери!
«…Он не хотел, чтобы его настоящее имя сделалось известным, — по целому ряду соображений. Я не хочу говорить о формальной стороне услуги, оказанной им Британии, — вам, ваше величество, гораздо лучше меня расскажут об этом официальные лица. Я хочу рассказать вам о нём самом.
Ваше величество, я хотел бы, чтобы вы встретились с ним лично, потому что на самом деле никакой рассказ и никакие слова не в силах передать обаяние этого человека. Представьте себе, ваше величество, что вам посчастливилось встретиться с одним из Рыцарей Круглого Стола. С тем, кто с каждым из людей говорит на его языке — иногда и в самом прямом смысле этого слова. С тем, кто умеет слушать — и ребёнка, и женщину, и мужчину. С тем, кто не боится никого и ничего на свете. С тем, чьё слово острее меча и крепче камня. Это он, ваше величество. Он.
Это мужчина, который стал мне единственным и самым лучшим другом. Тем, на которого я мечтаю быть похожим. Что бы я ни делал, я всегда спрашиваю себя: а что сказал бы на это он? За почти два года, проведённые им в Лондоне, он успел совершить столько, сколько иному не совершить и за полвека. Он спас от смерти мою сестру и вернул нашей семье всё имущество, отнятое обманом много лет назад. Я считаю его величайшим из героев, о которых мне когда-либо доводилось слышать. И этот человек, — он любит мою сестру, и она отвечает ему взаимностью. Моя мечта — видеть его членом нашей семьи. К моему великому сожалению, тому есть множество препятствий, одно из которых я желал бы с вашей помощью устранить. Я не знаю, решит ли это что-нибудь. Возможно, что не решит. Но я буду знать, что сделал всё, зависящее от меня лично.
Я прошу вас, ваше величество, дать ваше Высочайшее Соизволение на вступление в брак моей сестры, вдовствующей графини Дэйнборо, урождённой графини Роуэрик, с лицом, чья принадлежность к дворянско-рыцарскому сословию не может быть документально подтверждена. Если это по каким-либо причинам невозможно, прошу вас ввести мистера Джейкоба Гура в рыцарское достоинство за оказанные им Британской империи услуги. Если и это невозможно, прошу вас позволить мне отказаться от моего законно наследуемого титула графа Роуэрика и передать его мистеру Гуру с тем, чтобы он и моя сестра могли соединить свои судьбы.
К сожалению, это единственное, чем я располагаю и чем я могу распоряжаться. Именно поэтому я прошу вас, ваше величество, разрешить мне распорядиться им единственно возможным и единственно достойным образом — ради счастья моей сестры и мужчины, которому я обязан всем остальным, в том числе и самой жизнью…»
Уоллис отложила письмо:
— Это та самая графиня Дэйнборо, которая?…
— Да, Уоллис. Та самая.
— Ты слышал об этом?
— Да. Кое-что, не всё, разумеется. Там произошла какая-то очень тёмная история. И масса людей была в этом замешана, даже кое-кто из наших родственничков, — король усмехнулся. — Ужасный скандал. Жаль, что я ещё не был тогда королём. Я бы не позволил этим прохвостам спустить дело на тормозах.