— Хорошо. Пожалуйста, сядь. Это не слишком короткая история.
Она ожидала, что Тэдди как-нибудь отреагирует на её рассказ. А вместо этого — он сидел и, как завороженный, смотрел на фотографию этой чудесной, чудесной русской девочки.
— Тэдди?! Ты слышишь меня?
— Конечно, слышу, Рэйчел, — Тэдди оторвал взгляд от фото. — Я всё слышал — и всё понял. И я понял ещё одну очень важную вещь, Рэйчел. Теперь я решаю, что правильно. И я решаю — время пришло. Вызови, пожалуйста, Вадима Викентьевича и объясни, что случилось. Я хочу поговорить с Гуром — по телеграфу, или как там ещё это происходит.
Немедленно, как только я вернусь от полковника Уайтлинга.
* * *
«Мой любезный друг, дорогой брат и кузен,
Надеюсь, ваша сестра уже объяснила вам, почему я обращаюсь к вам именно так, а не иначе, а если нет — полагаю, она сделает это в самое ближайшее время. Мне доложили — по моему приказу докладывать тотчас же обо всём, что с вами происходит, — о вашей просьбе предоставить вам отпуск по семейным обстоятельствам. Разумеется, вы его уже получили, и не две недели, а столько, сколько вам необходимо для того, чтобы исполнить ваше предназначение. Я всей душой молюсь нашему Господу за вас и успех вашей миссии в Москве. Я верю — удача будет сопутствовать вам во всём так же, как сопутствовала вам в бою. Мне радостно думать, что и тогда, когда всё свершится в соответствии с Его волей, я по-прежнему смогу назвать себя вашим преданным другом, кузеном и братом.
Все эти годы для меня было огромной честью знать, что вы считаете меня своим монархом. Я верю: за все эти годы мне удавалось соответствовать этому высокому званию, которого я всеми силами стремлюсь быть достойным — быть настоящим монархом для всех британцев и всех, кто нуждается в моём покровительстве и защите. Я думаю, и поэтому тоже могу обратиться к вам, мой любезный друг, мой дорогой брат и кузен, с единственной, но очень важной просьбой. Она такова. Когда вы будете беседовать с господином Иосифом Сталиным, передайте ему, пожалуйста: Британская Империя как никогда прежде желает прочного и вечного союза с великой державой — Россией, которую господину Сталину удалось создать, воскресить из небытия. Передайте ему: я преклоняюсь перед его волей и целеустремлённостью. Без сомнения, он — один из величайших людей нашей эпохи.
Желаю вам, мой друг и брат, счастья и удачи. Да хранит Господь и Пресвятая Дева вас и вашу сестру, которую я искренне и горячо люблю и которую всегда, как и вас, буду рад видеть и числить среди своих друзей.
Ваш преданный друг, брат и кузен,
Дэвид Виндзор».
Тэдди сложил письмо короля и кивнул. Значит, всё правильно. Так — правильно.
Сталиноморск. Март 1941 г.
Гурьев, наклонив голову к левому плечу, смотрел на Дашу. И улыбался.
— Что?
— Дивушко ты, — он вздохнул. Такое ощущение, будто я нахожусь прямо на острие бойка, который вот-вот врежется в капсюль, подумал Гурьев. Такое ощущение, что мне это даже нравится. — Настоящее дивушко. Высочайшей, чистейшей пробы. И как же тебя угораздило?
— Что? — краснея, спросила девушка. — Что-нибудь случилось?
— Ага, — кивнул Гурьев. — Дашенька, а ты такие слова знаешь: политика, стратегия, равновесие сил, баланс интересов? Международные отношения? Война?
— Да.
— Считаешь, что это всё выеденного яйца не стоит — лишь бы миленький Гур мог обнимать свою ненаглядную Рэйчел?
— Да. Считаю. — Даша уже поняла: он знает. Сейчас начнётся… Ну и пусть. Ну и пусть! Я за него тоже отвечаю, — значит, имею право!
— Надо же, — снова вздохнул Гурьев. И положил перед ней на стол узкий, длинный конверт: — А ведь может оказаться, что ты, как это ни странно, права. Читай. Я не знаю, что там написано, и мне самому просто до ужаса любопытно.
Даша, быстро моргая, чтобы не позволить слезам брызнуть из глаз, схватила конверт, вынула и развернула письмо.
«Здравствуй, Даша!
Я не смею обратиться к тебе «дорогая», хотя в Англии такое обращение в письме ни к чему не обязывает.
«Здравствуй, Даша!
Я не смею обратиться к тебе «дорогая», хотя в Англии такое обращение в письме ни к чему не обязывает. Но я пишу это письмо по-русски и знаю, что по-русски это звучит совсем иначе. Я очень хотел бы назвать тебя своей дорогой Дашей, но пока ты сама не разрешишь мне так обратиться к тебе, я не стану этого делать.
Боюсь, мне не под силу выразить на бумаге те чувства, которые я испытал, получив и прочитав твоё письмо. Когда я дочитал его до половины, я понял, что очень хочу познакомиться с тобой. Прочтя в нём последнее слово, я понял, что хочу этого больше всего на свете. Обещаю тебе: я сделаю всё, что могу и что должен, чтобы Рэйчел и Гур смогли соединиться.
К сожалению, я пока не могу послать тебе свою фотографию — да это и не обязательно: я совершенно обыкновенный, внешне ничем не примечательный человек. Когда-то я хотел быть таким же большим и красивым, как Гур, но сейчас понимаю, насколько это неважно. Хочу только сказать тебе, что никогда в жизни не только не встречал, но даже не видел такой красивой девушки, как ты, и ни одна девушка никогда не писала и не говорила мне таких слов. И за них, за эти слова, за то, что они адресованы мне, я бесконечно тебе благодарен. Пусть это и случилось не из-за меня, а из-за Гура, — всё равно, это случилось, и это замечательно. Я надеюсь и верю, что когда-нибудь стану их достоин.