— Э-э, голубушка Анна Ивановна, — приподнял Гурьев правую бровь. — Напрасно вы надеетесь так легко от меня — и от нас от всех — избавиться. Мы сейчас уедем, на месяц примерно, а потом непременно вернёмся. И будем жить-поживать, да добра наживать. В соответствии, как любит говаривать наш Толя Шугаев, с частнособственническими инстинктами.
— А Даша?
— Что — Даша? Вы не видите?! — удивился Гурьев. — По-моему, весь город только это событие и обсуждает. Нет?
— А вы?
— Что — я?
— Если бы вы только знали, как я за вас рада. Боже мой, я ведь думала, что у вас с Дашей… Я сейчас просто не могу себе представить, почему — почему я так думала?!
— Это была маскировка, Анна Ивановна, — усмехнулся Гурьев. — Бесов запутать. Не всё же им нас путать — мы тоже умеем. Научились, знаете ли — и неплохо.
— Что бы вы ни задумали, Яков Кириллович, — вдруг произнесла Завадская. — Ради Бога, пусть у вас это получится.
— А вот это — очень кстати, — серьёзно кивнул Гурьев. — Очень кстати. Очень правильные мысли. Спасибо.
* * *
— Дети, — Гурьев посмотрел на ребят и покачал головой. Ну, как такое сказать?
— Гур, мы не дети.
Андрей приподнял подбородок — так похоже на Рэйчел, — и Гурьев понял: да, конечно, не дети. Но возразил:
— Для меня — дети, даже когда внуки у вас появятся. И ничего обидного в этом нет. Вот и не обижайтесь.
— Мы не обижаемся, — Даша перекинула косу на грудь. — Просто мы на самом деле уже не дети. Говори, Гур. Что нужно делать?
— Нужно ехать.
— К Сталину? — у Андрея ни один мускул на лице не дрогнул. Только Гурьев почувствовал, чего ему это стоило. И Даша — потому что посмотрела на него с тревогой. — Я готов.
— Нет, — Гурьев немного отвёл взгляд, прищурился. — К Сталину — в своё время. Сначала мы пересечём на поезде всю страну. Вы должны оба увидеть эту страну — это ваша страна, и её обязательно необходимо увидеть.
Вы должны оба увидеть эту страну — это ваша страна, и её обязательно необходимо увидеть. Мы доедем по железной дороге до Владивостока, а оттуда уже полетим в Москву. Мы будем ехать обычным поездом, среди самых обычных людей, каждый — или почти каждый — перегон, — в новом вагоне, плацкартном, общем, купейном. Мы будем слушать этих людей, разговаривать с ними. Будем стараться понять, чем они дышат, о чём переживают, над чем размышляют. Каждый вечер мы станем пересаживаться в наш штабной вагон. И будем обсуждать увиденное и услышанное, чтобы оно стало понятным, осознанным, а не только лишь увиденным и услышанным. А тебе, Андрей, придётся написать нечто вроде аналитического очерка обо всём этом. Он должен быть коротким — и таким, чтобы из него невозможно было вынуть ни единого слова. Чтобы Сталин, прочтя его, понял: ты — именно тот, кто достоин. В штабном вагоне будет связь, вместо библиотеки — буду я. Путешествие продлится дней шестнадцать — восемнадцать, в зависимости он обстоятельств — на железной дороге сейчас очень напряжённый график.
— Они нападут? — быстро спросила девушка.
— Я не знаю, — честно ответил Гурьев. — Мы делаем всё, что можем. Планы их мы видели, но они столько раз откладывали, переносили, сдвигали — я не знаю. Их ведь тоже путают бесы, ещё сильнее, чем нас. Это снаружи в их «тысячелетнем рейхе» как будто бы образцовый порядок, а внутри там творится неведомо что — просто оторопь берёт: такого парада бюрократических интриг и амбиций нормальному человеку невозможно себе представить. Поэтому — я не знаю. Да, могут напасть — в общем, каждую минуту, несмотря на всё, что мы делаем в надежде оттянуть это нападение до следующего года. Нам очень, очень нужен этот год. Просто очень. Но будет ли он у нас — я не знаю. Но в общем-то, речь сейчас не об этом. Речь о нашем предстоящем путешествии. Мне жутко не хочется вас торопить, но ждать больше нельзя. Поэтому, если вы решите ехать вместе, — а я считаю, что вам необходимо, просто жизненно необходимо ехать именно вместе, — вам следует пожениться. Я так понимаю, что формальное предложение не только сделано, но и принято?
Гурьев давно заметил у Даши — на безымянном пальце левой руки — тоненькое золотое колечко с сапфиром в четверть карата. Молодец, мой мальчик, с удовольствием подумал тогда он. Красиво, неброско — и очевидно.
— Я знаю, Гур, ты в это не веришь, — снова поднял голову Андрей, — но для меня это важно. Я хочу, чтобы мы обвенчались. И Даша согласна — только ведь нужно подождать, пока ей исполнится восемнадцать, разве нет?
— Я обещаю — у вас будет возможность обвенчаться, как положено. Позже. А пока — только бумаги и ужин в кругу семьи. Если Бог есть, он всё видит и так — ему не нужны сигналы в виде кадильного дыма. А что такое долг — вы оба отлично знаете.
— Рэйчел тоже поедет?
— Да. Вам нужно очень многое с ней обсудить, дивушко.
— Что будет с Анной Васильевной?
— Она останется здесь. Пока её дом — здесь. Я знаю, ты к ней привязалась, она — удивительный человек. Она будет рядом и впредь, это я тоже обещаю.
Даша кивнула и посмотрела на Андрея:
— Тебе решать, Андрюша. Как ты скажешь, так и будет.
— Хорошо, — кивнул Андрей. — Но, Гур, — при первой же возможности.
— Да. Спасибо вам, дети. Спасибо.