Священник, не выпуская руки Гурьева из своей, чуть наклонился к нему, заглядывая снизу в глаза, — отец Даниил принадлежал к числу очень немногих, кто не боялся этого делать, — и тихо проговорил:
— Что бы там ни было, Яков Кириллович, только об одном вас прошу: оставайтесь, Бога ради, человеком. Никакие идеи, никакие царства даже одного-единственного расчеловечивания человека не стоят. Ради этого мальчика, ради женщины, которую, как я прекрасно вижу, вы всею душою полюбили — прошу вас, помните о том, о чём нас Господь наш даже на Кресте заклинал: оставайтесь, пожалуйста, людьми. Слышите?!
— Слышу, отче, — Гурьев с силой ответил на рукопожатие. — Слышу. И честно вам обещаю — я попробую.
Лондон. Август 1934 г.
Гурьев подошёл к скамейке, где сидел, ожидая его, «гонец» от Городецкого, с которым удалось установить — восстановить — надёжную связь, и вежливо осведомился:
— Я не помешаю?
— Нет, что вы, — с готовностью откликнулся сидящий. — Прошу вас.
По скупой, экономной мимике «гонца», хорошо маскирующей для посторонних его истинные намерения и ощущения, Гурьев понял, что узнан. И с удовлетворением отметил — Варяг хорошо владеет искусством подбора кадров: «гонец» обладал ничем не примечательной внешностью, был одет подчёркнуто стандартно, хотя со вкусом и знанием предмета.
Гурьев достал портсигар, вытянул папиросу и предложил «гонцу»:
— Кур и те.
— Благодарю покорно.
Условная фраза соответствовала. Далее, как тоже было условлено, «гонец» обмял гильзу — тем самым способом, каким когда-то проделывал это Вавилов — и сказал, поворачиваясь к Гурьеву:
— Здравствуйте, товарищ Наставник. Рад вас видеть.
— Взаимно, — Гурьев достал папиросу и себе. Закурив и с силой выпустив дым через ноздри, кивнул: — Я вас внимательно слушаю.
— Товарищ Варяг просил кланяться — всё ваши подарки он получил. Велел передать, что слов, какими можно его благодарность и признательность передать, ни в одном языке не существует.
— Вот так и велел?
— Так и велел, товарищ Наставник. И ещё — отдельное спасибо за Петра Леонидовича. Товарищ Варяг его принял, они всё решили к обоюдному согласию. Сейчас они составляют план работы. Сами понимаете, там — просто море разливанное дел.
— Понимаю. Так он не вернётся?
— Нет. Это невозможно.
— Жаль.
— Вы можете не менее успешно сотрудничать с Гамовым. Он отличный специалист.
— Ну, ладно. Спасибо за подсказку. Ещё что?
— Товарищ Варяг просил передать буквально следующее: ваше отсутствие, товарищ Наставник, становится просто непереносимым.
— Передайте Варягу, что целый ряд задач с наивысшим приоритетом требуют моего присутствия здесь и сейчас. Одной из таких задач является моё личное душевное равновесие и психофизиологическая адекватность. Запомнили?
— Так точно, товарищ Наставник, — от Гурьева не смогло укрыться удивление, прозвучавшее в голосе «гонца».
Я сам буду решать, когда и где требуется моё присутствие. И определять как сроки, так и формат присутствия буду тоже я сам. Надеюсь, Сан Саныч, ты это поймёшь, подумал Гурьев. Тебе придётся научиться понимать меня с полуслова. Или не понимать совсем.
— Пожалуйста, предайте именно это — слово в слово. Это важно.
— Будет исполнено, товарищ Наставник. Не извольте волноваться.
— Хорошо. Теперь вот что. У меня есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать товарищу из Коминтерна.
— Задавайте, товарищ Наставник. Никаких возражений с нашей стороны нет и не будет.
— Мне бы не хотелось тратить время на подходы к нему, у вас, вероятно, имеются о нём достоверные сведения.
— Вы получите их немедленно, как только это будет возможно. Способ связи стандартный.
— Спасибо. Может, однако, оказаться, что мои вопросы произведут на него неизгладимое впечатление.
— На ваше усмотрение, товарищ Наставник.
Щедро, подумал Гурьев. Щедро. Покупаешь меня, Варяг?
— Мне бы не хотелось, чтобы у Варяга возникли в связи с этим какие-нибудь сложности.
— Не волнуйтесь, товарищ Наставник. У товарища Варяга не будет никаких неприятностей.
— Хорошо. Тогда мне нужны те самые материалы по коллективизации и подавлению рабочего и профсоюзного движения, с которыми я уже частично ознакомился. Я не хочу отбрасывать людей, которые могут нам серьёзно пригодиться.
Тогда мне нужны те самые материалы по коллективизации и подавлению рабочего и профсоюзного движения, с которыми я уже частично ознакомился. Я не хочу отбрасывать людей, которые могут нам серьёзно пригодиться. И побольше фотодокументов, если это возможно.
— Будет сделано, товарищ Наставник.
— Мне кажется, вы как-то излишне налегаете на слово «товарищ», — улыбнулся Гурьев.
— Прошу прощения. Привычка.
— Избавляйтесь, — на этот раз голос Гурьева прозвучал резко, как пощёчина.
— Слушаюсь. Господин Наставник.
— Вот. Это лучше, — он снова улыбнулся и добавил мягко, обезоруживающе: — Не обижайтесь. Слово «товарищ» очень хорошее. Правильное, нужное слово. Но от чрезмерного употребления стирается и выцветает. «Господин» же совершенно нейтрально и ни к чему никого не обязывает. У вас есть какие-то просьбы, личные дела? Если нужны деньги, не стесняйтесь. Я понимаю — с валютой у Варяга не так хорошо обстоят дела, как хотелось бы. А я совершенно свободен в средствах.