Лез, пока территория внутри бетонного забора не стала размером с сигаретную пачку. Ветер тут был злой, хотел Артема сдуть и унести, мачты ходили, не глядя на стальные тросы. Увидел кукольного Леху, увидел игрушечный экскаватор, через проплешину в леске увидел песочницу с мертвецами, ветряные мельницы детские.
На запад, к городу, шоссе заслоняли пустоглазые многоэтажки. На восток зато до самого горизонта открывалось. Савелия уже не было и следа: очень спешил домой. Зато показалось что-то другое. Какие-то жучки еле заметно копошились на дороге в далекой дали. Жаль, сталкер свой винторез забрал. Люди, что ли?
Пока спускался, думал: а где вы раньше-то были, люди?
Почему же вы до нас никогда не добирались?
С радио, допустим, так: вот красные поставили эти вышки, чтобы, ну, никто в метро не мог связаться с другими городами. И радио, хорошо, пустое. Но если есть еще места живые, обитаемые — неужели из них никто не пытался до Москвы доехать? Нет ведь людей из этих других мест в метро, ни Артем их никогда не встречал, ни кто еще из знакомых. Как это?
Мы-то про вас ничего не знали. Нам уши заткнули, завязали глаза, загнали нас под землю. Сказали: где родился, там и пригодился. А вам на нас, что, плевать было?
Спрыгнул здоровым коленом вперед на пыльную землю, зашаркал торопливо к караулке у ворот. Гранат не найдется?
— Ну что? — крикнул ему Леха.
— Там на дороге кто-то! Из области идут! Глаз не спускай!
Иногородние там, интересно… Или, к примеру, разведка на форпост возвращается? Скоро выяснится. Уже скоро.
Почти доскакал до караулки — и вдруг ошарашило.
Экскаватор!
Такой махиной можно ведь наверняка свернуть мачты. Ковшом… Или тягой. Если он на ходу только…
Свернул от караулки в угол. Через продавленный гусеницами бурьян допрыгал до монстра — оранжевая краска облупилась, стеклянная кабина треснула, дверь не запирается, стрела ковшом уперлась в землю устало и понуро, будто пьяный лицом в матрас.
Работает?
Вскарабкался на гусеницу, забрался в кабину. На что это похоже?
Ни на что. Рулевого колеса нет, вместо него рычаги; на одном набалдашник — муха в стекле, на другом — железный череп. А нет, вот еще из пола педали; и кнопки рядом. Замок зажигания залеплен чем-то, зато торчат провода. Рассоединенные. Попробовать? Красный с красным, синий с синим.
Пользуетесь вы этой рухлядью или не пользуетесь? Ну?!
Соединил голые концы: что-то пробудилось внутри, дернуло железо конвульсией, задрожало. Пыхнуло черной гарью. Артем поставил неуверенно ногу на педаль. Хотел сдвинуться — но судорога, которая оживила было машину, прошла — и та стихла. Успокоилась. Издохла.
Это Артем неправильно что-то сделал? Стало жарко под противогазом: это не я сломал!
Посмотрел на колотые, треснутые приборы: топливная стрелка лижет ноль от жажды.
Все.
Опять стало слышно ветряки. По ушам, по ушам, по нервам.
По ушам, по ушам, по нервам.
Иллюминаторы в противогазе туманом затянуло: время выходит, решения нет, зря остался сам и апостолу разрешил остаться зря. Обошел экскаватор кругом, нашел, куда соляру лить. Крикнул туда: у!
Сука.
Поскакал, приволакивая ногу, к сторожке: может, там что-нибудь? Гранатомет?
Нет, конечно, никаких гранатометов. Есть два мертвых человека: один на пороге, ползет на улицу, другой в комнате, смотрит в потолок. Взрывчатки при себе ни тот, ни другой не держат: незачем. Прав был Савелий.
Ничего Артем с этими вышками не поделает.
Стояли, стоят и будут стоять. Вернутся «Уралы», люди без знаков различия застрелят двух потерянных идиотов, скинут их собакам зубы свинцом портить, поменяют предохранители, срастят разорванные провода, и антенны, которые могут достать до другого края земли, опять зашепчут хором, удавливая своим тихим шепотом любой крик.
И всем, кто привык уже к подземельной жизни, к пустому глобусу, и отвыкать не придется. Они даже услышать ничего не успеют. Моргнут глазом — а по радио уже снова передают любимую туберкулезную программу. Сверкнул мир и сгинул обратно. Опять они нормальные, а Артем шизанутый.
— Ну как? — крикнул с крыши Леха.
— Никак. Пока никак, — ответил Артем.
Пока.
Еще ведь не поздно уйти. Бросить это клятое место, спрятаться мимо несущихся «Уралов», притвориться высохшим пассажиром ржавой машины, обочиной-обочиной доползти до Москвы, и там как-нибудь… Что-нибудь. Еще три недели. Или две.
Обратно в радиоцентр. Опять мимо пультовой, еще раз по комнатам, шваркая дверьми, пиная шкафы и стулья. Где?! Где тут хоть что-нибудь?! Как тебя, тварь, уничтожить?! Как истребить?! Радист немой под ногами мешался — Артем оттащил его бешено в сторону, тот назло наследил.
Снова на улицу. Где не посмотрел? Обежал центр сзади, прошерстил кусты, причесал бурьян. Потом назад, к сторожке обесточенной. Привет, привет. Телевизор обморочный показывает серое зазеркалье, а в зазеркалье все то же самое, только кривей и глупее. Было бы электричество, хоть периметр можно было бы наблюдать. Было бы электричество, можно было бы…
Поковылял к трансформаторной.
Распахнул дверь пошире, подпер ее, чтобы ветром скрипучим не захлопывало. Погорячился, прости. Нельзя поправить тут, а? Было бы электричество, можно было… Единственное, видно, уже, что можно…