За него объяснял Тимур.
— Это арестованный диверсант. Есть основания думать, что шпионил. Пытался демаскировать нас. Проверяем.
Наконец полковника водрузили на каталку, а Артема протащили внутрь. Там, за дверями, начинался длинный коридор с многими выходами. Артема бросили сразу.
Уже оттуда, в припадке, он слушал.
— Да, Святослав Константинович, — качнул тяжелой залысой башкой коричневый председатель. — Вы сказали золотые слова человека, который знает цену человеческой жизни. Я с вами тут и везде полностью солидарен. Я предлагаю сегодня же отправить наших дипломатов на Красную Линию, в Ганзу и к представителям Рейха. Усадить всех за стол переговоров. Покончить с теми разногласиями, которые нас все эти годы. В конце концов, не такие уж мы и разные, экхм. Мы должны сейчас сплотиться. Объединить усилия. И вместе, сообща — мы, вы — защищать метро. Наш единственный, наш общий дом. Наш единственный дом на грядущие десятилетия, если мы хотим выжить, наш священный дом на века!
— Не такие уж и разные, — с ужасом повторял за ним Илья Степанович. — Мы не такие уж и разные. Мы и они. Прежде всего русские люди. Сплотиться. Зачем. За что. К представителям Рейха. Наринэшка.
Но толпа сжевала его бубнеж. Примятая, пришибленная поначалу откровением, она сейчас начинала распрямляться, понимать, обдумывать то, что в нее было заправлено.
— Америкосы… Все это время… Музыку… Жируют… Танцульки… Звериные… Но ощущение было всегда… Хипхоп свой черномазый… Мы тут говно жрем… А они нас и говна нашего лишить… Последнее, что осталось… Я знала, знала… Не дадут нам покоя… Ничего, переждем… Перетерпим… И не такое… Ничего, может, и не поменяется…
— Как вы знаете, времена и без того непростые, — продолжал поверх всех них коричневый. — Грибная хворь истощила запасы. Придется затянуть пояса потуже.
Придется затянуть пояса потуже. Но, объединившись, мы сумеем… Наша великая держава! Наш народ неоднократно!
Ему приходилось перекрикивать растущий гомон. Люди наконец смогли пережевать и заглотить правду, которую хотели услышать.
Артем, перемолотый, сидел у стены и сосредоточенно сглатывал невкусную теплую кровь. Щупал языком гнезда от потерянных зубов.
Где-то в коридоре показался вдруг Бессолов. Из совещательной комнаты вышел? За ним шагал Леха-апостол.
— Убей его! — засипел ему Артем. — Это он! Он их!
— Это кто? — не узнал Артема Алексей Феликсович. — А тут есть другой выход? Через толпу опять неохота.
— Пъащ забыъи, — сказал ему Леха. — Вот, давайте помогу.
— Леха! Леха! Ты… Что… Ты же… Должен…
— Догоняй! — Алексей Феликсович споро зашагал в противоположную сторону.
— Съушай… Я знаешь, ъешиъ… Мы так не добьемся ничего… Если пъосто убить. Систему изнутъи надо менять! Постепенно. Ъевоъюция — не наш метод. Понимаешь? — как будто бы извиняющимся тоном через плечо объяснил Артему Леха. — Меня вот он взяъ в ъефеъенты. В помощники. Буду постепенно… Изнутъи… Из бункеъа…
— Говноед ты! — сорванно захрипел ему Артем. — Ты за бункер?! Ты за жратву?! Ты меня — за жратву?! Нас?! Всех?!
— Каких нас?! — обозлился Леха. — Кого — нас?! Нет никаких нас! Никому это не нужно, къоме тебя! Ты сдохнешь щас, а я еще ъулить буду!
— Алексей! — окликнул его Бессолов. — Долго ждать? Так-то ты службу начинаешь.
Не плюнул в него Леха на прощание, не пнул. Развернулся и побежал Бессолова догонять.
Шваркнула дверь, сунулся внутрь Тимур.
— Идти можешь?
— Не хочу.
— Вставай! Пока они там выступают. Давай!
Дернул Артема за шкирку белой официантской рубахи, затрещал ворот. Поставил его на ноги, дал о плечо опереться.
— Я с вами! — зашептал молитвенно Илья Степанович. — Меня заберите! Я с ними не хочу! Не надо!
— Здесь выход еще один. Давай пока туда. Старик очухается — тебе хана. Потом не вытащим.
— Куда?..
— На Боровицкую. Там Анька ждет. Оттуда на Полянку. Ну и дальше. Тебе есть где спрятаться?
— Дома. Аня… С ней все хорошо?
— Ждет же! Куда вас?
— На ВДНХ. Не надо на Полянку. Мне на Чеховскую надо, в Рейх.
— Зачем?! Какая еще Чеховская?!
— Там Гомер. Мне к Гомеру.
— Эй! — выглянул из заседательного зала патлатый брамин. — Вы это куда?!
— Тимурчик. Ты-то понимаешь?.. Невидимые наблюдатели. Они нас тут держат. Вам всем врут. Врут. Они — нас!
— Слышь, Тем… Не вешай мне. Я в политику не хочу лезть. Я солдат, точка. Офицер. Тебя бросить не могу тут. Но ты меня этой херью своей не зомбируй. Давай лучше друзьями останемся.
Как с ним? Как с ними со всеми?
Еще есть шанс. Людям доказать. Пока они по сучьему своему радио лгут. Надо добраться туда, на Чеховскую.
Надо добраться туда, на Чеховскую. Помочь напечатать. Помочь раздать.
Прошли втроем коридорами-переходами, двери крашеные стучат, какие-то люди навстречу, удивляются Артемову костюму и исковерканному лицу, Илья Степанович сзади шагает упрямо, свет моргает, крысы брызжут из-под ног; наконец — креозотом в лицо дохнуло. Уютом. Вот она, Боровицкая.
— Сейчас, благоверную твою найду… И на Полянку.
— Не на Полянку. На Чеховскую. В Рейх.
— С ней обсудишь. Сиди тут. Нашим на глаза не попадайся только, ясно?
— Буду. Я тихо. Спасибо, Тимурчик.
Сел за длинный дощатый стол. Сложил изодранные руки перед собой.