— Слышь, дядь! Ты даже не думай, ясно? Как выбраться от вас?! На Цветном бульваре должно что-нибудь… Должно же что-нибудь там, а, дед?!
— Бордель там был, — вспомнил Гомер.
— Вот. При борделе врач может быть. Может же? Поплывем туда. Ну-ка не засыпай мне тут, сука! Я тебе сейчас… Не спать!
Но до борделя не доплыть было. Ни Олежку, и никому. Не на чем. Оба канала по краям платформы были с пустым берегом.
— Зря. Не жилец он, — сонно приговорил Олежка брокер.
— Сейчас, — сказал Артем. — Сейчас.
— Мне умереть хочется, — подтвердил Олег. — И яйцо мое разбили. Очень устал жить.
— Пасть заткнул свою! Нашел, как отсюда выгрести! — Артем стволом пихнул застывшего брокера. — А ты покажи пузо!
Ну что: грязная кожа, в коже дыра, перекачивает жиденькую водицу изнутри наружу, все перемазано. Гомер тоже посмотрел, пожал плечами. Умрет или нет, одному Всевышнему известно. Умрет, наверное.
Леха взялся за своего нательного Христа, как за парашютное кольцо, зашевелился и пошел, оскальзываясь, пригибаясь, искать спасение. Из волчьей ямы выход искать.
Кто это виноват, хотел определить Артем. Он сам виноват, этот человек с яйцом. Я не стрелял в него. Когда он умрет, он сам будет в этом виноват.
— Куру он, между прочим, мне обещал, если сдохнет, — сказала совсем над ухом коренастая женщина со сдутой грудью и заплывшим глазом. — Нас с ним много связывало.
— Уйди, — слабо попросил Олежек. — Ведьма.
— Не бери грех на душу. Тебе там кура не нужна будет. Скажи им давай. Пока еще можешь.
— Уйди. Дай о Боге подумать.
— Куру завещай и думай. А лучше сразу ее мне…
Курица прикрыла глаза под Гомеровой ладонью. Ей уже было все равно.
— Как выбраться отсюда, теть? — спросил Артем у синячной.
— Да куда тебе, сладкий? И зачем? Тут ведь тоже люди живут. Куру можно и вместе держать. Олежек вот околеет… А уж с тобой-то мы договоримся! — она подмигнула тем глазом, который еще мог мигать.
Это не я его убил, решил Артем.
— Эй! Эй!
Какая-то песня послышалась, принеслась издалека.
Марш.
— Эй! Там!
— Что?!
— Там плывут кто-то! Из туннеля плывут!
Леха стоял, удивленно пялясь на сработавшего Иисуса.
Артем подхватил Олежка, который, высыхая, все легче становился, и они побежали медленно к пути-каналу.
Там и вправду показалось что-то. Плот? Плот!
Светил головной фонарь, плюхали весла, бодрился нестройный хор. Гребли со стороны Савеловской — и шли как раз в направлении Цветного.
Артем выковылял навстречу, чуть не проваливаясь вместе с раненым в канал, чтобы по-идиотски в последний момент утонуть.
— Стойте! Эй! Стойте!
Весла перестали частить. Но было не разобрать еще, что там. Кто там.
— Не стреляйте! Не стреляйте! Возьмите нас! До Цветного! Деньги есть!
Плот подползал поближе. Ершился стволами. На нем было человек пять, вооруженные. И — теперь можно было увидеть — оставалось место еще для нескольких.
Все собрались на краю: Артем с умирающим, Гомер с курицей, и Леха со своей рукой. Их по очереди обследовали широким лучом.
— Вроде не уроды!
— За рожок доставим! Залазь…
— Слава тебе… — Артем не договорил даже; хотелось петь.
С таким сердцем, будто это его родного брата помиловали, он положил Олежка на плот — непотопляемый, связанный из тысячи пластиковых бутылок, наполненных пустотой. И сам свалился около.
— Смотри у меня, только попробуй околеть до Цветного! — внушил он Олежку.
— Я не поеду никуда, — возразил тот. — Ехать еще куда-то. Смысл.
— Не увози его! Не рви женского сердца! — причитнула баба с синяком.
— Да куда ты его повезешь? — высказались в поддержку из джунглей. — Не мучь человека, оставь тут. Здесь жил, здесь и душу отдаст.
— Да вы его сжуете раньше, чем он окочурится!
— Обижаешь!
Препираться времени не хватало: отплывать пора.
— Куру! Куру оставь! Чтоб тебе на оба глаза ослепнуть!
* * *
Уехала в прошлое станция Менделеевская. Впереди было плавание по сливной трубе на другой край света, откуда им маяком мерцала жизнь.
— А вы куда сами-то, братцы? — спросил у бутылочных гребцов брокер.
— В Четвертый Рейх плывем, — ответили ему. — Добровольцами.
Глава 7
Цветной
Толкнулись бортом в утопленника. Тот болтался горбом кверху, руками дно ощупывал. Потерял что-то там, наверное. Жалко было его, до Цветного всего чуть не доплыл. Или это он оттуда далеко сбежать не успел?
— У вас-то с уродами как?
Артем притворился, что это не его ковыряют вопросами. Промолчал. Но там не сдавались.
— Эй, друг! С тобой, с тобой! Говорю, у вас на Алексеевской с уродами как?
— Нормально.
— Нормально — это значит, что есть, или вы своих всех перебили?
— Нет у нас никаких уродов.
— Есть. Они, друг, везде есть. Они как крысы. И у вас должны быть. Ныкаются, суки.
— Учту.
— Но вечно-то они прятаться не смогут. Вычислим. Всех до единого, тварей, вычислим. Всех линеечкой, всех циркулем… Да, Беляш?
— Точняк. В метро для уродов места нет. Самим дышать нечем.
— Они ведь не просто грибы жрут, это они наши, наши грибы жрут, сечешь? Мои и твои! Нашим детям места в метро не хватит, потому что ихние все займут! Или мы их, или они…
— Мы, нормальные, вместе должны держаться. Потому что они-то, твари, кучкуются…
Артему положили руку на плечо. По-товарищески.