Он положил свои две коробки на пол. Неверной рукой потыкался в карманы, в разгрузку. Вытащил. Промахнулся мимо кнопки.
— Следующий! Ты где там застрял?
Маленький фонарик вместо трафаретных букв залез Артему в глаза — так же, как револьверный ствол ему в ухо лез.
Тогда Артем поднял против него свой собственный фонарь — увесистый, длинный, в миллион свечей — и щелкнул выключателем.
В жестком миллионном луче видно было, что он усох, побледнел, сморщился, пока возвращался с того света — но вот он был тут, и стоял уверенно, широко расставив толстые ноги, одной пятерней хозяйски грабастая поднесенные ему зеленые цинки, а другой — закрывая себя от света. Отчаянно застреленный Артемом — и ничуть не убитый его сопляцкими пульками. В новой красноармейской форме, на заказ пошитой под его бычье туловище.
Глеб Иванович Свинолуп.
Глава 18
Служба
— Ты какого хера творишь?!
Летяга врезал по фонарю, жирный луч сделал сальто, хлестнул по лишним лицам, обнаружил стены, пол, потолок — все тут, оказывается, имелось. Какой-то коридор, какая-то дверь, какие-то люди. Люди жмурятся, матерятся. Двое во вспышке проявились подле друг друга: знакомые будто Артему. Один — брыластый, лысеющий и машинкой остриженный по серебристым вискам, в офицерском бушлате. Другой — остроносый, под глазами мешки, волосы темные уложены, откуда бы его Артем знал, как во сне встречались…
Пока фонарь в угол укатывался, Артем успел ухватить автомат, а наставить на Свинолупа не успел — вцепились и в руки, и в автомат, и разорвали в разные стороны; погас свет; в черноте навалились на два вроде бы знакомых красных силуэта разные незнакомые, прикрывая тех собой от пуль.
— Это красные! — захрипел Артем. — Пусти! Мы красным патроны привезли! Это красные!!!
— Тихо. Тихо-тихо…
— Это что за говно у вас развыступалось? А?!
Ладонь в беспалой кожаной перчатке — Летягина — заткнула его, на вкус как ружейное масло, соляра, порох и старая кровь. Артем вцепился в нее зубами, задергался, закричал забитым ртом непонятно что. Зря грыз — у Летяги нервов нет. Сорвали прибор со лба, ослепло ночное видение.
— Не тъожь его! — Лехин голос, и Лехиного автомата перещелк. — Сава, наших бьют!
— Отпустили! Отпустили его! — это Савелий уже. — Всех положу сейчас!
— Дамир… Омега…
В черноте крякнуло, хныкнуло, забулькало передавленным горлом, полыхнула очередь — в потолок, захрипел кто-то, завырывался, исступленно заголосил.
— Кончать? — прерывисто дыша, спросили в темноте.
— А у вас тоже не все гладко, — гыгыкнул невидимый Свинолуп. — А, спецура?
— Нет. Не сейчас. Сюда их, за мной, — Летягин бас.
— Полкан сказал, если будут чудить…
— Я в курсе, что полкан. За мной их!
— Это что было? — голос знакомый, не Свинолупов, а такой — усталый, ленный; от этого голоса встает перед незрячими глазами бордель, занавески изнутри подсвеченные…
— Все, простите за накладочку. Забираем, уходим! — Летяга.
Стальные ручищи поволокли Артема по полу, товарищи его сзади засучили ногами, замычали — но орденские хорошо обучены, у них не вырвешься.
— Сюда их. Тут клади их. Все, сам разберусь. Поднимайтесь. А вы харей в пол!
— Полкан сказал, всех троих в расход, если че начнется.
Тут клади их. Все, сам разберусь. Поднимайтесь. А вы харей в пол!
— Полкан сказал, всех троих в расход, если че начнется.
— В какое в расход?! Озверели?! — Савелий очнулся.
— Дамирчик, я помню. Я справлюсь. Обыскали их? Пустые они?
— Пустые.
— Все. Давайте. Я быстро.
— Ладно, пацаны… — с растягом согласились, с сомнением. — Пошли. Летяга сам пусть. Его кореш.
Застучали каблуки, как будто удаляясь — но тоже с сомнением, с притворством. Вроде вверх, а вроде и в сторону. Промасленная кожа отпустила рот.
— Это Свинолуп! Это кагэбэ красное! Мы красным патроны! Красным — мы — патроны! Ты сечешь, что делаешь?!
— У меня приказ, братик, — мягко ответил Летяга. — Доставить. Кому, что — не мое дело.
— Красным! Красным! Патроны! Мы с тобой! Их! С ними! В бункере! Пацаны наши там! Десятый! Ульман! Шляпа! Красные их! Ты помнишь это?! Тебя чуть! Меня! Как мы? Как вы — им?!
— Сказано со склада забрать и сюда привезти. И передать.
— Ты врешь! — заорал, сорвался Артем. — Пиздишь, сука! Предатель! Мразь! Ты их! Ты меня! Ты их всех, убитых! Ты пацанов наших! Вы! Ты, и гнида эта старая! Всех предали! За что — они?! За что сдохли?! Чтобы мы — мы! Красным — оружие?! Патроны?!
— Тихо. Тихо! Это помощь! Это не патроны. У них голод. Они на эти патроны грибы будут покупать. У Ганзы. У Ганзы. У самих весь урожай сгнил.
— Я не верю тебе! Вам всем!
— Хеъотень какая-то, — в камень сказал Леха.
— Ты сам-то?! Сам веришь?! Ты?!
— Мое дело…
— А что — твое дело? Я не слышал, думаешь? Что тебе еще сказано… Сказано, убрать меня. Если я не схаваю это, да? Что значит — чудить? Я это схавать должен был? Что мы — мы! — патроны — красным?!
— Прости.
— Не прощу! Тебя — не прощу! Одной крови, сука. Ага. Ты! Ты-то — ты как теперь? Как ты веришь, Летяжка?! Во что?! Теперь?! Это все — для чего?! Для пайка?!
— Ты… Ты не.
— Давай! Ты же знаешь! Мне по херу уже. Я сдохну все равно. Стреляй, говно. Выполняй, что сказано. Вторая, блядь, минус! Только моих отпусти. Этих. Они что? Им старик ничего не должен! Не за что рассчитывать!