— Не оставлял? — омертвело спросил у Гомера. — За столом не выпадало?
Тот развел руками.
Без паспорта.
Без паспорта в метро нельзя. Ни на Ганзу, ни в Полис, ни на Красную Линию. Ни на Алексеевскую, и ни на какую другую станцию, где люди хоть пытаются о завтрашнем дне думать. А можно: околеть от голода на диком полустанке или в туннеле быть сожранным.
Народ собрался. Глазеют — пополам подозрительно и сочувственно. Плевать на ротозеев. Некогда прятаться: надо правду знать. Влез в ранец при всех. Показал зеленый бок рации. Пограничники заметили, насупились. Выложил — и рацию, и динамо-машину. Люди закудахтали.
— Нету. Нету, блядь!
Гомер сам уже дальше: махнул рукой, бочком подступил к пограничникам, стал их соблазнять; хотя чем там уже соблазнять? Полтора рожка патронов осталось — самое большее.
Люди закудахтали.
— Нету. Нету, блядь!
Гомер сам уже дальше: махнул рукой, бочком подступил к пограничникам, стал их соблазнять; хотя чем там уже соблазнять? Полтора рожка патронов осталось — самое большее. Не приведи господь, стрелять придется.
— Отказать! — рычит жирдяй-начзаставы. — Мы пустим, а с нас потом красные кожу с живых снимут! Вам все равно дальше Сретенского бульвара не уйти.
— Чего это?
— Красная Линия вчера отрубила. Вошли на Сретенский, проверяют документы у всех. На саму Линию хода нет, выхода тоже. Что-то заварилось там у них, а что — никто не знает. Так что… На Сретенский-то вошли. От Сретенского до нас тут… Лучше не провоцировать.
— Говорят, красные Театральную брать будут.
— Кто говорит?
— Люди говорят. Чтобы Рейху не досталось. Боятся, что фашня первой хапнет. Готовятся. Перерезают все смежные с Рейхом.
— И когда? — Артем так и застыл над растерзанным ранцем.
— Когда-когда. Поди спроси у них. В любую минуту могут. Если уж утекло…
— Надо… — Артем зло, нервно стал впихивать обратно динамо-машину, рацию, все свое проклятое барахло. — Надо… Иди сюда, дед. Двинешь один туда через Сретенский. У тебя паспорт, у тебя глаза добрые и борода, как у Деда Мороза, у тебя курица идиотская, тебя не тронут. Я поверху… Поверху пойду. Встретимся там. На Театральной. Если ее красные не возьмут раньше. А если возьмут…
Гомер наблюдал за ним потерянно; кивал — а что еще оставалось делать?
— А ведь… Ведь если бы не решил тогда… За Олежка… За здоровье его… — с ненавистью поглядывая на курицу, бормотал Артем, доскладывая в баул последнее. — И ведь все, сука, зря! Нежилец, сука!
Посадил себе на плечи своего ездока, вернулся к погранцам — распаренный, злой и от злости будто подлечившийся даже.
— Где у них тут подъем? Где наверх — что тут есть? Лестница, эскалатор?
Начзаставы покачал лысой башкой, почти жалеючи:
— Сталкер, да? Нет тут подъема. Завалено сто лет как. Кому тут наверх шастать? Прошмандовкам их?
— А у вас? На Трубной? Есть?
— Запечатано.
— Да что ж вы за люди такие! — выкрикнул Артем бешено. — Вам вообще, что ли, верх не нужен?!
Старший не стал даже отвечать. Повернулся к Артему раскормленной жопой, брюки лопаются: а пошел-ка ты, учить еще будешь.
Артем раздувал грудь, пытался успокоиться.
Бежал-бежал по лабиринту, и выход впереди казался уже, и вдруг: все коридоры окончились тупиком. И позади мостки, по которым прыгал, все в пропасть ухнули; куда деваться теперь? Загнали.
— Артем, — старик тронул его. — А если мы через Рейх все-таки? А? До Чеховской… Там только на Тверскую попасть… И вот, Театральная уже. Можем сегодня даже успеть, если все гладко… Больше-то ты никуда…
Тот ничего не говорил, как воды в рот набрал. Только тер и тер шею: в горле першило.
* * *
— Не опоздали еще?
Унтер с родинкой — улыбнулся радушно.
— Вас ждали!
Артем помялся, оглядывая колонну: ему сейчас тыкаться ей в хвост?
— У меня… — он понизил голос. — Документов нет. Без документов берете в этот ваш легион? И — сразу говорю — это снаряга сталкерская. Плюс радио. Чтобы потом вопросов не было.
— Прекрасно без документов берем, — заверил его унтер. — Все равно биографию с нуля переписывать. Кому какое дело, кем там раньше были герои Рейха?
Глава 8
Heil
Они ушли с Цветного последним бутылочным баркасом: Гомер с Артемом, радостный от их скорой встречи Леха и унтер с родинкой промеж глаз, назвавшийся Артему Дитмаром. Двое других, безымянных, в черной форме налегли на весла, и от Цветного скоро осталась одна медная копейка в конце туннеля. А потом и копейка утонула.
Пахло плесенью. Весла шлепали по воде, рассеивая радужную бензиновую пленку, разгоняя плавучий мусор. Внизу, под тиной и под пленкой, ходили смутные извилистые тени, чудились какие-то вертлявые гады в руку толщиной; тут таких раньше не было, и быть не могло. Радиация накрутила, накорежила каких-то своих существ, нелепых и жутких.
— А знаете, кто у красных в авангарде? — говорил унтер. — Они в авангард уродов берут. Ставят в прорывные отряды уродов. Вооружают их. Обучают. Трехруких. Двухголовых. Раковых, которым терять нечего. И — к нашим границам. Ближе… Ближе. Знают, как эти твари нас ненавидят. Вербуют их по всему метро. Разведка говорит, на Сретенском выставили блокпост, от Трубной линию отсекли. А старший поста весь чешуей покрыт. Тут уже и не поймешь… Красные уродами командуют… Или уроды — красными. Я думаю, второе. Поэтому они нас и хотят сжить. Готовится что-то… Что-то готовится…