— Вам еще?
— Нет. Нет-нет. Ну, допустим. Спасибо. Не думаю, что из Рейха. Просто…
— Меня ведь там чуть не вздернули раз, дед.
— А? Но ты-то же не… Или?
— Стрельнул их офицера. Так вышло. И потом еще… Короче. Из петли достали.
— Можно? Вот столечко. Хватит-хватит! А ведь достали, а? Я вот, знаешь, думал… Как и кто умирает. Куда в жизни добирается. То есть, я, конечно, романтический старый дурак, но… Ты ведь ни сегодня не умер, ни тогда. Может, не судьба тебе? Время не пришло?
— И что? А вот ребята, пацаны, с которыми мы… С которыми мы бункер от красных… Из Ордена ребята. Из моего звена один Летяга остался. И то еле-еле. А сколько там полегло? Ульман, Шляпа, Десятый… Они вот, к примеру, что? Почему им — тогда было умереть сказано? Плохо себя вели?
— Да боже мой, нет!
— Вот. Вот, дед. Эй, дядь! Принеси еще отравы своей! Работай, работай!
— Это… Это та история, которую ты у Свинолупа в кабинете? — подождав, пока нальют и пока удалятся, осторожно спросил Гомер. — Это про Корбута, да? Начальника контрразведки у красных? Он всех своих бойцов на Мельника бросил… Так? Без санкции партийного руководства?
В фанерную стену мерно застучали с обратной стороны — то ли спинкой кровати, то ли головой — и, распаляясь, громче и громче замычали.
— Это про Корбута, да? Начальника контрразведки у красных? Он всех своих бойцов на Мельника бросил… Так? Без санкции партийного руководства?
В фанерную стену мерно застучали с обратной стороны — то ли спинкой кровати, то ли головой — и, распаляясь, громче и громче замычали.
Они помолчали, послушали, вытаращили глаза, перемигнулись. Наклонившись к Гомеру через карликовый стол, Артем выдохнул:
— Контрразведки… Председатель КГБ он был. Красной Линии. А с санкцией или без санкции… Сам подумай: председатель! В общем, я был вместе с пацанами в том бункере. Весь Орден. Сколько нас было? Пятьдесят? Против батальона. И непростого батальона. А если бы бункер красным достался… Там склад был.
— Я слышал что-то. То ли консервов, то ли лекарств.
— Консервов, ага. Но таких, которые если откупоришь… Думаешь, жратва красным нужна? Всегда они без нее жили и дальше прожили бы. Химоружие. Консервы! Отбили. Консервы твои наверх вынесли. Половину наших похоронили. Вот и вся история. Не чокаясь.
— Не чокаясь.
— И Мельник… Ты его в коляске уже видел. А до того не встречался?
— Да. Но он и в коляске… Боевой такой…
— Это человек, который Орден сам — сам! — по человечку собирал. Лучших. Двадцать лет. И вот, в один день… Я-то с ними год всего прослужил… А как семья. А ему? И — инвалидом. Руки — правой! — нет. Ноги не ходят. Представь. Он — в коляске!
— А ты, я так понимаю, служил в Ордене с тех самых пор, как черных ракетами… Вы же вместе с Мельником эти ракеты нашли, верно? И если бы не нашли, черные бы все метро сожрали. И после он тебя в Орден принял. Как героя. Так?
— Давай сразу еще по одной, дед.
За стенкой кричали так, что даже курица очнулась. Пленка сонная слезла у нее с глазных ягод, и Ряба попыталась вспорхнуть.
— Па-алетела душа в рай, — сказал Артем, пытаясь заграбастать куру пьяной рукой. — И вот что интересно. Маршрут тот же. Смотри. Нам отсюда куда теперь? Только к Трубной. И оттуда — до Сретенского бульвара. На Красную Линию, прости уж, тоже не хочу. Такой у тебя спутничек. А тогда получается — дорога одна. На Тургеневскую. Потом по нашей ветке… До Китай-города. Гиблый там туннель был… Злой. И до Третьяковской. Два года назад по тому же маршруту шел… Черт. Сколько всего в два года влезло. А от Третьяковки — к Театральной. Тогда я, правда, к Полису шел…
— Это тот самый поход? Вот когда с черными?..
— Вот когда с черными. Слушай, подруга, иди лучше еще супу поешь. Правда. Я женат. Кажется.
— Нет-нет… Мне тоже ни к чему, спасибо… А что… Почему?.. Дочь Мельника… Твоя жена ведь?
— Моя жена. Моя жена раньше снайпером была. Папаша натаскал. А теперь грибы вот… Где тут он был у меня… Гриб…
— А Мельник?.. За что он тебя?
— Он меня за то, что она меня… Лучше скажи, дед… Что за история? С тобой и блондинками?
— Я… Не понимаю.
— Про девчонку ты какую-то говорил. Что-то было у тебя. А то ты все расспрашиваешь меня, пытаешь. Дай и мне спросить.
— Не было. Ничего… Она… Как дочь мне. В прошлом году. Я бездетный сам. И… Девчонка молодая. Прирос. Не то как отец, не тот как дед, правда… Не как… И погибла.
— Как звали?
— Саша. Сашей звали. Александра. Станцию… Затопило. И всех. Ладно. Давай, что ли… Не чокаясь опять.
— Дядь! Э! Еще, и колбасы!
— Кончилась колбаса. Глиста маринованная есть. Но от нее… Ее умеючи надо.
— А остаться можно у вас тут? На ночь?
— Комната только с бабой сдается.
— С бабой… С этой, что ли? Беру. Эй. Сегодня отгул. Иди. Иди.
— И ведь… Говорю себе, что погибла. Что нет. И все равно везде вижу. Встречаю. С этой жуткой кобылой перепутал… Как я мог? Она… Саша… Такая была нежная… Светлая такая девочка. И только выбралась со своей станции… Всю жизнь, представляешь? На одной станции. Сидела вот на таком же велосипеде без колес… Ради электричества. Воображала себе что-то. И еще пакетик у нее был от чая. С рисунком. Какие-то горы там… Зеленые. Китай, что ли. Лубок такой. И вот весь мир, представляешь, весь мир для нее был — этот пакетик. А вот… А вот кто такой Женя?