— Наверное, — согласился Гомер. — Просто странное чувство. Я эти витражи не любил никогда, и Новослободскую-то не любил за эти витражи. Думал, безвкусица. А сейчас, пока ехал, все равно ждал их.
— Может, и витражи восстановим!
— Это вряд ли, — мотнул головой Артем.
— А нет, значит, и хрен с ними! — лопнуто улыбнулся Леха. — Жизнь и без них продолжается. Где тут выход у вас?
— Все восстановим! Главное, чтобы войны не было! — повторил свитер, хлопая Леху по спине.
Он повел их на лестницу, над путями, по перешейку — к Менделеевской. Прошли один камуфляжный кордон, другой, и только потом — граница замаячила, с коричневым ганзейским кругом на штандартах, с пулеметной позицией.
Леха вертелся, все время оборачивался зачем-то назад; надрывное было у него веселье, знал Артем, не настоящее. Гомер склеил губы и смотрел в свое подлобье, на невидимый киноэкран. Свитер продолжал нести всякое жизнеутверждающее.
На последнем блокпосту маялись, помимо серых пограничников, еще и двое других, одетых работягами — в заляпанных спецовках и сварочных очках на лбу. В ногах у них стояло Артемово: баул с химзой и ранец с рацией.
Поприветствовали, расстегнули молнию, пригласили удостовериться, что и автомат, и патрончики все вот они, на месте, хотите — пересчитайте. Артем не стал считать. Сейчас просто убраться отсюда, живым убраться, а больше ничего не нужно.
Невозможно в одиночку бороться со всей их службой безопасности. Со всей Ганзой. А там, в комнате, за шторой… Нет там ничего. Паранойя.
— Ну! — свитер тряхнул энергично грязную Лехину лопату и протянул руку Артему. — С богом!
Со стороны поглядеть — четверо старых друзей прощались, не зная, когда свидятся снова.
* * *
Только когда они перешагнули уже на Менделеевскую, когда люди в штатском точно не могли их больше слышать, Гомер взял Артема за рукав и зашептал:
— Вы очень правильно с ним разговаривали там. Ведь мы могли бы оттуда и не выйти.
Артем пожал плечами.
— Не могу перестать об одном думать, — досказал Гомер. — Вот мы когда в кабинет его зашли, он тапки убирал разбросанные, помните?
— И?
— Это ведь не его тапки были. Вы обратили внимание? Женские. Это женские были тапки. А царапины…
— Ерунда! — рявкнул на него Артем.
Это женские были тапки. А царапины…
— Ерунда! — рявкнул на него Артем. — Чушь собачья!
— Сожрать бы чего, — произнес Леха. — А то домой еще когда теперь попадем.
Глава 6
Восемь метров
— Тут у нас дорога в одну сторону, — на прощание сказал им командир погранзаставы, теребя ногтем вызревший на шее сочный прыщ.
И тогда им стало интересно, куда их вынесло.
Менделеевская оказалась полутемной, туманной от пара и промокшей насквозь. Лестница перехода с соседней Новослободской спускалась не на напольный гранит, а в озеро: тут люди жили по щиколотку в стылой бурой воде. Артем расстегнул свой баул — там лежали его болотные сапоги. Повесил на себя заодно и автомат. Гомер тоже в резине был, сразу видно бывалого путешественника.
— Не знал, что ее прорвало, — пробурчал Леха, ежась.
Там и сям валялись в воде сколоченные из гнилого дерева рамы, немного приподнимающие человека над дном. Набросаны они были как попало, и никто не пытался сбивать их в остров или в дорогу.
— Поддоны, — узнал Гомер, обмакивая себя в холодную муть, чтобы дойти до деревянного помоста. — В фурах такие раньше использовали. И все Подмосковье в рекламных щитах: куплю поддоны! Продам поддоны! Целый черный рынок этих поддонов! И думаешь вот: на кой черт вообще кому сдались эти поддоны? Оказывается, их к Потопу скупали.
Но и поддоны давно отсырели и утонули сантиметров на несколько. Увидеть их сквозь грязь можно было только совсем вблизи, и только глядя себе прямо под ноги; а со стороны и вправду казалось, что все тут сплошь одно взбаламученное библейское море.
— Они тут все, как пророки, прямо по воде чудесно гуляют, — усмехнулся Гомер, глядя на шлепающих местных.
Брокер тоже оценил:
— Будто говном залито!
Скоро зрачки забыли, как ярко сияла Ганза, и им стало хватать с избытком здешнего скудного света. Горел жир в плошках — где попало, у кого нашлось; иногда за ширмами из магазинных пакетов — выцветших, но не до конца.
— Вроде китайских бумажных фонарей, — указал Гомер. — Красиво, а?
Артему по-другому показалось.
В арках, которые сначала чудились сплошными и черными, обнаружились пути. Но не обычные, как на прочих станциях. На Менделеевской грани между платформой и путями не существовало, мутная вода все выровняла. Надо угадать, где еще можно стоять, а где придется оступиться и хлебнуть.
Но главное вот: как отсюда дальше-то идти?
Выход наверх был завален, запечатан. Переход — отрезан. Туннель — по шею налит холодной и грязной водой. И еще фонило от нее, небось; поди искупнись в такой. Сведет судорогой, фонарь замкнет, и будешь лицом вниз поплавком валандаться, пока полные легкие не наберешь.
Вдоль невидимых путей сидели местные, почесываясь, ловили в глубине какими-то сачками лучше уж даже не думать, кого, и тут же всырую глотали.
— Мою глисту увел! Вернул глисту, падла! — вцепился один рыбак другому в патлы.
Ни лодок, ни плотиков у них не было. Никуда они с Менделеевской деться не могли, да и не собирались. А Артему с Гомером как быть?