— Свидетель, — повторил Артем. — Свидетели, думаешь, нужны ему? Я тоже не то что дезертир. Если мы не убедим его… Если заартачится… Всем кирдык.
— А Илья?
Артем обернулся, посмотрел на Илью Степановича. Тот сидел на холодном полу, не спускал с Артема глаз. Пересеклись взглядами — очнулся:
— Это правда все?! Про Рейх?.. Про Евгения Петровича?.. Про его дочь?!
— Был конверт с фотографиями. Я сам в руках держал. И вот Бессолов сказал. Думаю, правда.
— Он сбежал. Фюрер. Сбежал.
— Я знаю. Вот ищут его, хотят вернуть. Говорят, будут вам новый Рейх строить всем миром.
— У меня… тоже… дочка, — сглатывая сухим горлом, сказал Илья Степанович. — И забрали. И… А он, значит… Он оставил. Себе.
Артем кивнул. Илья Степанович спрятался в коленях, в раковине.
— Неужели они не делись никуда? — сказал Гомер. — До сих пор? Власть? И все метро под ними?
— Под ними.
Но в этом и уязвимость. Если их выкурить оттуда… Арестовать… Можно всех выпустить наконец! Наверх! Всем нам можно выйти! А?
— Ну да.
— Надо просто убедить Мельника. Объяснить ему, как им крутили самим.
Подумали. Каждый, наверное, о своем.
Зашаркало в коридоре. Проскрежетало-открылось крохотное окошко на высоте лица. За проволочной сеткой встал силуэт. Роста ему не хватало.
— Артем!
Он вздрогнул. Подошел к двери. Зашептал.
— Аня?
— Зачем ты пришел? Зачем ты сюда вернулся? Зачем? Он тебя уберет.
— Мне своих надо вытащить. И я хочу с твоим отцом… Еще раз. Последний раз. Поговорить. Он не все знает. Он не станет. Он передумает. Мне надо только поговорить с ним. Можешь попросить?
— Я ничего не могу. Он меня не слушает больше.
— Мне нужно объяснить ему! Скажи ему. Про Невидимых наблюдателей!
— Послушай. Он назначил суд. Сегодня. Будет товарищеский суд вместо трибунала.
— Товарищеский суд? — встрепенулся Летяга. — Зачем ему этот цирк?
— Зачем? — спросил Артем.
— Не знаю… — Аня говорила сломанным голосом. — Из-за меня. Хочет, чтобы все тебя приговорили. Вас. Чтобы не лично он.
— Анечка… Пускай. Это хорошо, что товарищеский… Хорошо, что все. Пускай слушают. Я им всем — все. Посмотрим, кто кого еще. Ты не волнуйся. Спасибо, что сказала.
— Это ничего не даст. Там ганзейских больше половины. Они так проголосуют, как нужно. Даже если наши все… Голосов не хватит.
— Но мы попробуем. Попробуем. Спасибо тебе, что ты пришла. Я думал — как мне с ребятами переговорить. И вот он сам… Сам дает мне возможность.
— Эй! Ань! — шикнули из коридора. — Харэ!
— Артем… — ставенка задвинулась; Аня пропала. — Я…
Забрали.
— Слушайте. Нам удастся. Летяга? Слышишь! Ты меня поддержишь — все получится.
— Как?
— Бессолов должен скоро за Сашей прийти. На Цветной. Если у нас будет несколько бойцов хотя бы… У него с собой охраны всего пара человек. Мы возьмем его. Доставим к бункеру. На Таганку, через Китай-Город. А сам бункер… Там защиты почти никакой. Если они нам откроют его… Бессолову… Изнутри…
— Парой человек ничего не решить.
— Я подумал. Я к вам сюда через Рейх плыл. Вода сошла уже. На Чеховской почти сухо. И газеты везде плавают. Гомер? У них там типография? На Чеховской?
— На Чеховской, — сказал Гомер. — В служебных помещениях.
— Там еще кое-где есть электричество. Я видел. Может, и станок не залило. А если напечатать вместо их газетенки листовок? Рассказать людям, как их дурят. Про Наблюдателей сказать. Про глушилки. Как думаешь, мы с тобой справимся? А?
— Я, когда там был… Нам показывали. Мне.
— Если можно туда попасть… Мы эту всю их систему… Напечатаем листовок хоть пару тысяч. А? И народу раздадим на Таганской. Ну и по пути еще… Прочти и передай другому.
Ну и по пути еще… Прочти и передай другому. На Китай-городе… И в листовке прямо — про бункер расскажем! Приведем ко входу толпу! Бессолов нам откроет, сука, никуда не денется… И все! Пусть они в лицо людям правду скажут! Тогда мы не одни будем, Летяжка. И даже если со штурмом сразу не выйдет… Листовки по метро разойдутся все равно!
— С Таганской наъод впустить в бункеъ надо? — уточнил Леха. — Всех, что йи?
— Чем больше, тем лучше. Пускай сами посмотрят, как эти твари жируют и всегда жировали. Увидят — тогда, может, и в остальное поверят. А? А, Лех? Дедуль, сможем?
— Теоретически… — сказал Гомер. — Если бумага уцелела… Они ее в пластике хранили, вообще-то… Чтобы не сырела… Могла и уцелеть…
— А, Летяжка? Наши-то что там говорят? Забыли уже всех, кого красные замесили?
— Какое… — Летяга вздохнул. — Как забыть-то?
— Значит, план есть. Рискованный, понимаю. Но может получиться. А?
— Может, — признал Леха.
— Думаешь, нам прямо позволят эти листовки раздавать? — сомневался Гомер. — Если тут, как ты говоришь… Если государство не делось никуда… Ты хоть представляешь себе, что это — наше государство?
— Нет. Да и по хер бы на него, дедуль! Попытаться же нужно! Должны мы попытаться! Людям надо все сказать! Их надо — выпустить!
Гомер кивнул.
— А ты вот… Что будешь наверху делать? Когда выйдем? — поинтересовался он у Артема. — Где хотя бы? Решил?
— Жить! Как раньше! Там разберемся! Как люди! А что? Не ясно?
— Не очень, — вздохнул Гомер. — Я вот не знаю, что.
— Да какая разница, что! Хоть грибы сажать, хоть хлеб, я готов! Если там. Но сначала… Там же такая земля огромная. Ее всю можно обойти. Найти себе место… По душе. Город… Или берег океана. Вам как, не обидно, что есть кучка упырей, которая за нас решила, что мы всего этого никогда не увидим?!