— Ребят, вы что, пустые? — разочаровался в гостях стриженый парень, коротко втягивая носом воздух.
Тут подлетели, чуть припоздав, другие такие же с ведрами — гурьбой, наперебой выкрикивая:
— Говнеца!
— Говнеца нету? Хорошие деньги!
— Пульку за кило дам!
Платили тут, как и везде в метро, патронами от «калаша», единственной теперь твердой валютой. Рубли еще в самом начале потеряли смысл: чем их подкрепить в мире, где честное слово ничего не стоит и государства нет? То ли дело — патроны.
Купюры давно в папиросы скрутили и скурили; крупные ценились больше мелких — они почище были, углились лучше и смолили не так. Монетами играли дети победней, кому гильз не досталось. А настоящая цена у всего теперь была — в пульках, как любовно звали патроны.
Патрон за килограмм на Рижской — а где-нибудь на Севастопольской кило уже все три стоит. Не каждый этим делом, конечно, заниматься станет. Ничего: конкуренции меньше.
— Слышь, Лех, отвали! Я первый тут уапше! — смуглый вертлявый усач толкнул татуированного парня в Христа; тот окрысился, но отступил.
— Ты куда вылез, епт? Думаешь, в туннеле встретишь их — все говно твое? — подскочил другой, сизощекий и лысый.
— Гля, че салага вытворяет!
— Ладно, мужики, вы че… Они порожние все равно!
— Дай проверю!
Нюх стриженого Леху с крестом не подвел. Котангенс ничего не вез.
Он развел руками добродушно, высадил Артема с Гомером:
— Тут мои владения заканчиваются!
И укатил обратно в темноту, насвистывая что-то невыносимое.
Дозор дежурно, по мере необходимости ознакомился с гостями и пропустил; поналетевшие торговцы рассосались. Остался только самый первый — Леха. Видно, самый голодный.
— Может, экскурсию, ребят? У нас туристам есть на что взглянуть. Поезд когда в последний раз видели? Гостиница у нас в нем. Номера — шик! С электричеством. В коридоре. Скидку пробью.
В коридоре. Скидку пробью.
— Я тут все как свои пять пальцев, — по-хорошему объяснил Артем и двинул вперед; Гомер пошаркал за ним.
Рижская была сделана из двух счастливых цветов: красного и желтого, но чтобы обнаружить это, нужно было ногтем соскрести слой жира с плитки, которой станция была облицована. Один из туннелей был заткнут снулым метропоездом, приспособленным под общежитие. А через второй осуществлялась вся здешняя жизнь.
— А бар знаете наш? Только открылся. Брага — первый класс. Гонят, правда, тоже из…
— Не надо.
— Ну чем-то вам придется, ребят, себя тут развлекать. Проспект закрыт. Карантин. Прям поперек рельсов ограждение, и автоматчики с собаками. Не в курсе, что ли?
Артем вздернул плечи.
— И что, нет способа? Наверняка можно же договориться?
Леха хмыкнул.
— Пойди, договорись. У них на Ганзе сейчас кампания. Борются с коррупцией. Как раз под раздачу попадешь. Тех-то, кто берут, отмажут потом. Свои ведь. Но сажать кого-то надо.
— А закрыли из-за чего?
— Грибная хворь какая-то. Гниль типа. Не то через воздух летит, не то люди разносят. Так что они пока поставили все на паузу.
— Преследуют меня просто, — под нос себе сказал Артем. — Не отпускают.
— А? — Леха наморщил лоб.
— Бомбил я эти грибы, — произнес Артем четко.
— Понимаю, — согласился Леха. — Унылый бизнес.
Мимо пронеслись несколько мужиков, громыхая жестяными ведрами. Леха дернулся было им вслед, но остановил себя. Определил, наверное, что с упрямыми туристами ему будет интереснее.
— Ваш-то бизнес повеселее, — заметил Гомер.
— Зря ты так, деда, — тот нахмурился. — Брокером не каждый может быть. Тут талант нужен.
— Брокером?
— Ну да. Как я. Как пацаны вон. Брокером. А как это, по-твоему, называется?
Гомер не мог даже предположить. Он был занят: старался не улыбнуться. Но уголки губ все равно тянулись кверху, как он их не насиловал.
И тут вдруг — Артем заметил — переменился. Лицо у него стало холодное и испуганное, как у мертвого. Смотрел он мимо брокера — в сторону куда-то.
— Зря ты, — высказывал ему, оглохшему, Леха. — Говно, между прочим, это кровь экономики. Грибы-то на чем растут? Помидорки севастопольские чем удобряют? Так что — зря.
А Гомер кивнул Лехе посреди фразы на любом случайном слове и бочком, бочком — пошел от него; и от Артема. Артем черкнул его траекторию глазами: увидел, но не понял.
В скольких-то шагах от них спиной стояла тонкая девушка с белыми волосами. Целовалась с мясистым и очень основательным брокером; тот, пока целуясь, сам незаметно ногой отодвигал в сторону свое ведро, чтобы то не отбивало очарования. Вот к ней и полз неуверенно Гомер.
— И что, думаешь, много мы на этом навариваем? — потеряв старика, Леха переключился на Артема.
Гомер подобрался к парочке и мучительно стал выбирать угол, под которым заглянуть милующимся в лицо. Узнал кого-то? Но вмешаться, выдернуть их из поцелуя не смел.
— Те чо? — складками на загривке ощутил его мясистый.
— Чо те нада, старый?
Девушка, оторванная от поцелуя, имела лицо распаренное и скукоженное, как присоска у пиявки, которую с руки сняли. Это не то было лицо, не искомое, понял Артем за Гомера.
— Простите.
— Отвали, — сказала пиявка.
И Гомер, померкнувший, но еще не успевший успокоиться, примкнул опять к Артему с Лехой.
— Ошибся, — объяснил он.
Хотя Артем решил ничего не спрашивать: открутишь вот краник со старческими откровениями, а у него еще резьбу сорвет.