Глеб был, наверное, старшим. Казался старшим. А у Бориса, значит, служба быстрей шла. Как с ними это случилось, подумал Артем зачем-то. Вместо того, чтобы подумать, не лопнет ли белая нитка, по которой он собрался над пропастью идти. Как у них, у двух братьев, случилось оказаться в одном звании по разные линии фронта? Знают они друг о друге? Должны. Не могут не знать. Воюют? Ненавидят друг друга? Пытаются умертвить? Играют? Что?
— Даете добро? Есть. И как раз успеете тогда подкрепление нам… Да. Согласен. Не мы это начали. И я тоже не вижу другого… Есть. Принято.
Артем ждал тихо, больше даже не думал, чтобы шумом мысли не спугнуть севшую ему на плечо волшебную жар-птицу, удачу. Один шанс был на тысячу.
— Частота какая?
Криворотый связист сел к радио; Артем выдал ему частоту. Пошли шерстить эфир. Наушники Артему водрузили на голову косо: один ухо прикрывает, другой к людям развернут.
— Антенны вы наверх вывели? — спросил он. — Как отсюда ловится?
— О своем лучше думай, — посоветовал ему Свинолуп. — О нашем.
— А вы… Вам никогда не удавалось… Другие города услышать?
Связист, будто это его спрашивали, покачал головой.
— Нет никаких других городов, пацан, — сказал майор. — Забудь.
— Но люди же приходят… Были ведь люди из других городов? Приходили в метро.
— Враки.
— А их устраняли. Ваши же.
— Тоже враки.
— И тех, кто об этом болтал…
Глеб Иванович сощурился. Постучал стволом по железному ящику.
— Не хера потому что вранье пересказывать! Сидим тут и сидим! Душу баламутить зачем людям? Пускай мечтают, о чем сказано мечтать. О том, что победим Ганзу, всех буржуев поставим к стенке и тогда будет в метро коммунизм. И грибов всем полная норма. Тут будет хорошо. Здесь. У нас. Родину любить нужно, понял? Где родился, там и пригодился.
— Я наверху родился.
— А сдохнешь снизу!
Свинолуп хлопнул его по плечу и гоготнул. Это была первая его шутка.
Из эфирной каши высунулся голос. Майор кивнул Артему, подвел дуло к его голове, поощряя, наставляя.
— Дитмар.
— Это сталкер.
— О! Сталкер. Ну как?
— Ландыши распустились.
— Значит, весна.
Ствол влез Артему в свободное ухо, холодный, железный. Прямо в слуховое отверстие. Волновался, хотел понять, не обманывают ли.
— А мне больше зима нравилась.
— Ну иди, прячься.
Пытался скоситься на Свинолупа — но револьвер не пустил. Надо бы было считать, но не получалось. Ствол, оцарапав, втиснулся в дырку; заткнул ухо.
— Что за херня? — через дуло в мозг проскрежетал ему майор.
— Отзываем операцию, — сказал Артем. — Дитмар, отзываем…
И тут — за один миг.
Грохнуло!!!
Подскочило все, потолок распался, ввалилась пылюга, повисла в воздухе, мигнул и исчез свет, все ослепло, оглохло.
Артем один этого ждал. Только этого и ждал он.
Нырнул вбок, скованными руками рванул за ствол и выдернул из ослабивших хватку толстых пальцев, отскочил вбок.
Проморгался свет.
Конвоир валялся на полу, придавленный бетоном. Свинолуп, посеченный каменной крошкой, кровоточа, шарил вокруг. Связист так и сидел, не соображая, над своей аппаратурой.
Крики пробились через вату… Топот.
Свинолуп наконец увидел Артема.
— Руки! Руки!!!
Майор поднял их лениво. Глаза у него бегали. Искал уже, как подобраться к нему половчей.
— Встал! На выход! Живо! Ну?!
Наган сидел в руке неудобно, нехорошо, как чужой.
— Это чего такое было? — спросил у него Свинолуп, еле шевелясь.
Назло, скотина.
Артем потянул крючок: туго пошло. Курок отстал, замахнулся.
— Встал!!! Па-шшол!!!
— Это где рвануло?
Дожал: громыхнуло еще раз, но уже не так больно, как в камере, когда Умбаха убивали. Уши забились уже. Свинолуп взялся левой рукой за пятно на правом плече. Наконец послушался, встал. Перешагнул через конвоира, выглянул в коридор.
Там колупался еще один тюремщик пришибленный, дернулся было со своим автоматом, Артем наугад выстрелил ему куда-то в живот, пнул автомат в сторону.
— Ключи у кого?! Ключи от камер у кого?!
— У меня есть.
— Открывай! Открывай всех! Где тут этот… Который про выживших врал? Зуев! Где он?!
— Его нет. Услали на Лубянку. Запрос на него пришел. Нет его!
— Иди сюда. Сюда. Где моя камера? Это? Открывай!
Майор повозился с беззвучными ключами, отпер. Накрашенная Юлька и угрюмый харкун были живы-здоровы.
— Выходите! Бежим отсюда!
Свинолуп скривил рожу.
— Куда это еще? — спросил Андрюша.
— Куда?! На свободу отсюда!
— Да никуда они с тобой не побегут, — сказал Свинолуп.
— С Линии! Я вас вытащу отсюда!
Юлька молчала. Мужик похлопал припорошенными глазами. Соображал что-то и воздуху набирал. А потом — не закричал даже, а заорал.
— Отвали, мурло! Мурло, провокатор! Отвали! Мы никуда не пойдем! Мы тут живем! Тут!
— Усек? — спросил Свинолуп, ухмыляясь. — Вот к Родине-то любовь.
— Да вас к стенке поставят тут! Он и поставит! Этот же! Свинолуп!
— Иди на хер! Сядь, Юлька, что вскочила, как дура?!
— Правильно, — сказал Свинолуп. — Вот все правильно. А ты, сосунок…
Артем озверел.
А ты, сосунок…
Артем озверел.
— В камеру зашел! Зашел! Они тебя боятся! Ключи сюда! Бросай! Он никуда не денется отсюда, ясно? Все, вот он! Пойдем! Как тебя? Андрей. Я вас вытащу отсюда! Вытащу, ну? Быстрее! Времени нет!
— Мы не пойдем, — отказалась вслед за мужем Юлька.