— Что?
— Что случилось?!
У одного кевларового зашебуршало в рации, он отвернулся от гражданских и пробубнил что-то в ответ. Подождал приказа — не дождался, а без приказа не знал, что делать, и застыл недоуменно.
— Что там? — спросил и Артем.
— Да брось, хорошо сидим! — беспечно ответил свитер. — Куда нам торопиться?
— Вообще бы хотелось… — обсасывая губу, промямлил Леха.
Гомер молчал напряженно.
— А мне есть вот куда! — отец кулька привстал. — Мне к матери вон надо ребенка! Я сам ему, что ли, сиську дам?
— Ребятки, что там говорят хоть? — колыхнула зобом пергидрольная тетка в сторону бойцов.
— Сидите, женщина, — твердо сказал кевлар. — Ждем пояснений.
Минута натянулась, как струна. Вторая.
Сверток, не утешенный своим неумелым отцом, зашелся уже визгом. Из головы дрезины раздраженно посветили им всем в глаза миллионом свечей, разыскивая источник плача.
— В жопу себе посвети! — крикнул отец. — Ни хера не могут! Да пускай бы тут красные и взяли все, может, хоть порядок наведут! Каждый день отрубают!
— Чего ждем? — поддержали с тыла.
— Далеко едешь-то? — в голосе свитера слышалось сочувствие.
— Парк культуры! Полметро еще! А?а?а. Ба-ю-бай.
— Давай шагом хоть двинемся!
— У нас-то не на электричестве! Заводи! До станции бы добраться, а там уже…
— А если диверсия?
— И вот что наша эс-бэ? Где она, когда нужно?! Допустили же!
— Да уж не началось ли, хоспади?!
— Шагом, говорю, давайте! Помаленечку…
— Вот за что налоги плотим!
— Ждем указаний! — бормотал в рацию боец, но оттуда только кашляло.
— Точно ведь диверсия!
— А это что там? Ну-ка посвети… — свитер прищурился, ткнул пальцем в темень.
Один кевларовый по его наводке нацелил фонарь: на черную дыру. Из туннеля шел в земную толщу ходок, узкий коридорчик.
— Эт-то что еще?.. — изумился свитер.
Кевларовый резанул ему лучом по глазам.
— Не лезьте, мужчина, — отрезал он. — Мало ли.
Свитер не обиделся. Сделал себе из ладони козырек и стал для света неуязвимым.
— Про Невидимых наблюдателей сразу… Слышали историю?
— А?
— Ну… Про Метро-два. Что правительство… Лидеры той России, которая раньше была… Великой. Что не делись они никуда. Не бежали. Не погибли. Ни на какой Урал не спаслись.
— А я про Урал слышал. Ямандау там, или как называется. Город под горой. И туда все сразу, как заварушка! Мы-то тут пускай гнием, а первые лица все… Там и живут.
— Брехня! Никуда они нас не бросили. Они-то бы не предали нас, народ. Тут они. В бункерах, которые рядом с нами. Вокруг нас. Это мы их предали. Забыли. И они вот от нас… Отвернулись. Но тут где-то… Ждут. Присматривают за нами все равно. Берегут. Потому что мы им — как дети. Может, их эти бункера — за стенами наших станций. А их туннели, секретные, — за стенами наших. Вокруг прямо идут. Следят за нами. И если мы заслужим… Спасение. То — вспомнят. Спасут. Выйдут из Метро-два и спасут.
На дрезине попритихли, уставились на черный ходок, на беспросветный омут, зашептались.
— А вот черт знает…
— Х-херня это все, — зло бросил Артем. — Ересь! Был я в этом Метро-два.
— И что?
— И ничего. Туннели пустые. Пустые туннели и кучка дикарей, которые человечиной кормятся. Вот и все ваши Наблюдатели. Так что сидите тут, ждите.
Спасут.
— Не знаю, — добродушно хмыкнул свитер. — Рассказчик из меня не особо. Тебе бы послушать того мужичка, который мне все это дело изложил. Я прямо проникся!
— Правда, что ли, людоеды? — уже у Артема спросил отец с кульком.
Но тут дали свет.
Охране в рацию пробурчали благословение. Дрезина чихнула. Скрипнули колеса. Поехали.
Люди выдохнули, даже ребенок затих.
Стали проплывать мимо темного ходка, заглянули с опаской.
Ходок оказался подсобкой. Тупичком.
* * *
Новослободская была одной нескончаемой стройкой. На свободном пути стоял караван, груженный мешками — песок, наверное, или цемент; таскали кирпичи, мешали бетон, капали стынущим раствором на пол, промазывали щели, откачивали воду с путей. Шумели добытые где-нибудь наверху обогреватели, гнали лопастями горячий воздух на сырую штукатурку. К каждому был приставлен охранник в сером.
— Текёт, — объяснил свитер.
Изменилась Новослободская. Тут когда-то были цветные витражи, и станцию держали чуть в сумерках, чтобы стекольная живопись ярче сияла. А по-наверх витражей раньше бежала двойная окантовка золотом, выделывая округлые арки; и пол тоже был в гранитную шашку, словно пассажир вступал на драгоценную шахматную доску, подаренную русскому царю персидским шахом… Теперь был всюду один цемент.
А по-наверх витражей раньше бежала двойная окантовка золотом, выделывая округлые арки; и пол тоже был в гранитную шашку, словно пассажир вступал на драгоценную шахматную доску, подаренную русскому царю персидским шахом… Теперь был всюду один цемент.
— Хрупкая штука, — проговорил Гомер.
— А? — Артем обернулся к нему: старик вот уже сколько молчал, странно было даже слышать его.
— Был один знакомый. Сказал мне как-то раз, что на Новослободской витражи полопались давно, дескать, хрупкая штука. А я и забыл. Сейчас вот, пока ехали, все думал увидеть их.
— Ничего. Вытянем, — уверенно сказал свитер. — Спасем станцию. Отцы могли, и мы сможем. Если войны не будет, все вытянем.