А Артем уже знал, что это Глеб Иваныч. Голос его хриплый и низкий знал. И ботинки шнурованные.
— Колесников Федор.
Как в паспорте, который ему Дитмар выдал.
— Ну докладывай, Федор.
Глеб Иваныч был кряжистый, крепкий; мясной породы. Лобастая башка лысела, толстые губы румянились. Он был с Артема ростом — не очень, значит, высок; но шире вдвое, а здоровей — вчетверо. Гимнастерка на нем не сходилась, ворот был бычьей шее узок, и в брюках бугрилось.
Сам Глеб Иваныч сел за стол, Артема оставил торчать.
— Вы не того взяли.
— Какого не того? — насторожился майор.
— Умбаха. На Театральной. Он не виноват ни в чем. Перепутали.
— А кого нужно было брать?
— Другого.
— А. Ага. И ты его пришел выручать?
Майор сразу заскучал.
— Он не диверсант никакой. Он инженер из театра, — сообщил Артем.
— Ну а признался, что диверсант.
— Так ведь… Наговорил он. Он наговорил на себя.
— Это уж его беда. У нас все подписано.
И что дальше?
Комната была просторная, но простая до строгости. На полу линолеум свертывается, в углу сейф серым кубом, стол разве вот богатый, трофейный — и сдвоенный профиль на стене.
На полу линолеум свертывается, в углу сейф серым кубом, стол разве вот богатый, трофейный — и сдвоенный профиль на стене. Все.
А нет, не все.
Что-то тикало еще. Артем оглянулся: сзади, над входом — висели часы. Недавно только им виденные — совсем в другом месте. Простые часы: стекляшка в синей пластмассе. На циферблате щит изображен, и в него воткнутый меч, и еще буквы в строчку — все заглавные, через дефис. «ВЧК-НКВД-МГБ-КГБ». Было без десяти минут десять.
— Спешишь куда, Федор? — спросил его майор. Ухмыльнулся. — Опаздываешь?
— Часы интересные.
— Часы что надо. И я вижу на этих часах, что меня ждут дела. У тебя все, Федор? Я бы с тобой попозже продолжил.
— Мне с ним надо переговорить.
— А вот этого никак не получится сделать. Он тебе кем приходится? Родственник? Или коллега?
— В чем он признался? Он не диверсант. Он на Рейхе и не был никогда. Это не его вы искали. Другого.
— Нет, Федор. Мы искали его. Петр Сергеича. И Рейх тут ни при чем. Вот, — майор помахал какой-то жирной бумажкой. — Ориентировка. Из центрального аппарата. Центральный аппарат ошибаться не может.
Значит, это не за ним, не за Артемом, приходили? Умбах сам виноват?
— У тебя все? — Глеб Иваныч поднялся. — А то у меня на десять назначено.
Он нагнулся к сейфу, поколдовал, скрипнул заслонкой; и вытащил черно-серый тусклый от царапин револьвер.
Тут Артем вспомнил, что именно у майора назначено.
— И что… Что теперь с ним будет, с Петром Сергеевичем? — спросил он пересохшим горлом.
— К высшей мере, — приговорил майор. — Ладно, Федор. Дождись завтра. Завтра с тобой будем еще разговаривать. Чувствую, разговор у нас некороткий выйдет. Что-то ты хочешь мне сказать, а мнешься. Надо тебя расшевелить как-то, а со временем сегодня, как назло, туго. Дела.
Он пошарил там же, в сейфе, достал из коробки пригоршню медных болванчиков, рассыпал их по столу. Выкинул у револьвера барабан, стал фаршировать его тупоголовой смертью. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. И еще осталось.
— Его нельзя стрелять! — крикнул Артем. — Умбаха!
— Почему?
— У него сведения… Он радист. И он знает что-то…
— Все, что он знает, знаем и мы, — успокоил его майор. — От нас секретов быть не может. Все. Иди, проспись. Тут меня… люди ждут.
Глеб Иваныч почесал, погладил себя по напряженному гульфику, потянулся сладко.
— Да вы представления не имеете! У него информация! Ценная… Он… — Артем укусил себя за губу, в последний раз взвесил. — Он выживших нашел! Связался! С другими! Понимаете? С другими выжившими! Не в Москве! — он заглянул майору в его широкое ровное лицо.
Ничего там не изменилось и не подвинулось.
— Херня какая.
Потом улыбка по губам тенью прошла. Глеб Иваныч рукой поправил волосы. Вид у него был мечтательный. Ждал он, ждал вечера, ждал десяти часов, и ждал того, что будет после — назначенного свидания с красивой своей сучкой в балетной пачке.
Вот об этом ему хотелось думать.
Артем вскинул скованные руки.
— А если есть еще какие-то места, где можно жить? Если мы не должны, не обязаны тут в метро… До конца… А? И он — он! — может это знать!
Майор взвесил в руке револьвер, зажмурил глаз, поглядел на стол через мушку.
— Вот качество, — задумчиво произнес он. — Из него, наверное, сто лет назад еще расстреливали. А все равно… Надежней нагана машинки нет. Особенно для этого дела. Не заклинит, не перегреется.
— Ты что, не слушаешь меня?! — взбеленился Артем. — Или ты знаешь что-то?!
— Ладно, хватит. Конвой!
— Нет, не хватит! Если ты его расстреляешь сейчас, мы никогда, ничего… Никогда!
— Конвой, бля! — рявкнул майор двери.
— Никогда! Он — единственный, понимаешь ты? Больше никому не удавалось! Найти, связаться… Его нельзя убивать!
— Нельзя все-таки?
— Нельзя!
— Ценная информация?
— Да!
— Выжившие!
— Выжившие!
— Ладно, идем.
Майор схватил Артема ручищей за плечо, гидравлическим прессом, пнул дверь, вывел в коридор. Конвой подбегал, виноватый и испуганный, допыхивая самокрутку, но майор только сунул ему вороненый ствол в рыло и оттолкнул.
Вытащил из кармана связку ключей, позвенел ей у какой-то двери. Шваркнул ей, втолкнул Артема в камеру. Там сидели семь человек, бледные и потные.