— Все, ко мне пришли. Побудь тут. Потом.
* * *
— Ну, че ты? Не кукожься. Давай. Вот сюда. На коленки.
— Деньги сначала.
— Деньги ей! А я, может, сначала пробу снять хочу! Удостовериться! Качественно или нет! Ну!
— Ай!
— Шире! Шире давай! Во. Во-о?о. Во-о-о?о…
— Сейчас. Секундочку. Так неудобно.
— Это не тебе должно быть удобно, зайка. Не тебе, сучка. Не тебе, шлюшка. Не тебе, не тебе, не тебе.
* * *
— Что ты на меня уставился?
— Ничего.
— Ну и все. Ты что, не знал, кто я? Куда попал? И вообще, твой час кончился уже.
— Я… Ты тут ни при чем. Извини. Мне уйти?
— Да куда ты пойдешь… Такой. Лежи уже… Так и будешь молчать?
— Про Хантера. У Гомера там про Хантера, в этой книге его?
— Я думала, ты мне скажешь. Ты знаешь его?
— Хантера? «Знаешь»?! Он разве… Он разве живой? Ты его видела?!
— Видела. Это про него должна была книга быть, а не про меня. Гомер с ним шел. Они вместе были. А потом уже мы все.
— Когда? В каком году?
— В прошлом. Эта вся история его, которую он писал — я ему просто подвернулась под руку. Он все героя искал. Из мифов. Он смешной такой, Гомер. Я заглядывала ему через плечо, когда он в тетрадке писал. Он Хантера таким изображал… Загадочным… Как будто у него чудовище внутри. И будто бы это чудовище пытается вырваться наружу. Гомер… Он поэтом хочет быть.
— Он Гомером хочет быть. А я вот…
— Что?
— Я с ВДНХ ведь… Я это все уже рассказывал тебе, да? И почти всю жизнь там прожил.
Из мифов. Он смешной такой, Гомер. Я заглядывала ему через плечо, когда он в тетрадке писал. Он Хантера таким изображал… Загадочным… Как будто у него чудовище внутри. И будто бы это чудовище пытается вырваться наружу. Гомер… Он поэтом хочет быть.
— Он Гомером хочет быть. А я вот…
— Что?
— Я с ВДНХ ведь… Я это все уже рассказывал тебе, да? И почти всю жизнь там прожил. Меня отчим не отпускал никуда. А потом Хантер появился. В броне. С пулеметом. Плащ такой черный, кожаный. Голова наголо обритая. И они спорили с Сухим… С отчимом. Хантер говорил, что нет угрозы, с которой мы, люди, не справимся. Что надо бороться до последнего. Как лягушка, которая в банку с молоком упала, и лапками сучила, пока в масло не сбила молоко, и вылезла. Как сейчас перед глазами. А отчим… У него мозги размякли. Был готов сдаваться.
— Кому?
— Черным. Неважно. Кому угодно. Важно то, что я Хантера увидел… И все. Понял: вот каким я должен быть. Это не Гомера был герой… Хех. Он мой герой был. И он меня отправил… Мне дал это задание. Сам пошел наверх, чтобы уничтожить черных. А если не вернусь, сказал мне, доберись до Полиса. Возьми вот патрон… Найди Мельника. Понимаешь? Это все из-за него. То, кем я стал. Из-за него. Благодаря ему.
— Я в него тоже влюбилась. Ну мы с тобой и встретились. Два дурака.
— Сашулька! Ты где там, зараза?
— Извини. Поспи пока, может?
* * *
— Тебя не было давно.
— И я вот, поверишь, кроме тебя — ни с кем! Ждал встречи!
— Устал? Ложись, я сама все сделаю.
— Ну а ты? Это не по-человечески как-то. Я хочу, чтобы ты тоже это самое.
— Не надо. Мне и так хорошо. Правда. Мне с тобой всегда хорошо. Ты осторожный, ты ласковый.
— А ты… Вот мне с тобой знаешь, как? Не как с женой.
— Хватит болтать. Все. Мне лишних денег не нужно. Вот. Снимай давай.
— Ух. Ух ты… Что же… Ух. Я тебя… Ты моя…
* * *
— Спишь?
— Поспишь тут.
— Погоди, я сполоснусь. А то вся пахну… Пахну им. Подождешь?
— Подожду.
* * *
— В общем, я думал, что он погиб. Все это время так думал. А ты говоришь, он живой.
— Был живой. Сейчас не знаю. Я не стала его искать. Когда вылезла с Тульской… Куда угодно, только не назад. Только не туда, где можно его встретить.
— Почему?
— У Гомера не написано, что с Тульской случилось? Из-за чего ее затопило? Нет?
— Я не читал. Он просто говорил: затопило.
— Ну да. Он его все время оправдывал, Гомер. Чудовище пробудилось… И я у него в тетрадке пыталась это чудовище приручить. Кто в такое поверит?
— А как на самом деле?
— Он спился. Хантер. Беспробудно пил. Каждый день — в хлам, вдребезги.
Каждый день — в хлам, вдребезги. Шатался, идти не мог ровно. Жутко с ним было рядом. Просто страшно. Он же убийца. Пистолет этот у него всегда… С глушителем. Чуть что — хватается за него. В правой — пистолет, а в левой — фляга. Постоянно. Все время прикладывался. Еле связывал слова. Я его просила, чтобы он перестал. Он не мог. Вот так. Привет Гомеру.
— Он… Он тебя трогал?
— Нет. Ни разу. Как от огня просто. Может, не хотел девочку портить. А может, ему это все вообще не нужно было, женщины. А я вот, когда с ним встречалась взглядом… У меня коленки подгибались. Представляла себе иногда… Как бы он… Ну, обнял бы и так далее. Что я там могла себе представить тогда.
— А с Тульской что стало?
— Это он ее затопил. Заминировал к грунтовым водам поближе и затопил. Вместе со всеми больными и со всеми здоровыми. Чтобы предотвратить эпидемию в метро. А чтобы они не сбежали оттуда, он огнеметы выставил. Я на Тульской была. Кричала ему, что есть способ людей вылечить. Он слышал. Видел меня там. И все равно подорвал все. Нас со станции выбралось трое. Остальные захлебнулись.
— Зачем? Зачем он это сделал?
— Сказал, что должен спасти метро. Вот так вот спасти. Но я думаю, у него просто зудело. Понимаешь? Ему одного пойла не хватало.