— А Ивана не видел? — спросил я. Константин зло рассмеялся:
— Сегодня утром из землянки вылез. Рожа в земле, руки трясутся, конца ждет. Он, дурень, землянку выкопал, чтобы от неведомого ужаса спрятаться. Полагал, Армагеддон грядет, отсидеться решил. Совершенно идиотский поступок. Объяснили ему, что позади все, про паука рассказали. Тот словно бы помрачнел и сразу работать начал. На лекцию идти не захотел…
Почему Иван не захотел идти на лекцию, я знал: боялся, что я его выдам, А заподозрить Константина в мягкосердечии я явно поспешил. Он остался таким же желчным и невоздержанным на язык.
Он остался таким же желчным и невоздержанным на язык.
Через неделю я счел, что выполнил обязательства по контракту с ректором Степановым. По завершении последней лекции тот смущенно вручил мне пачку кредитных билетов, словно боялся меня обидеть. Как будто специальному посланнику Бештаунского княжества не нужны были деньги!
Кстати, в Славном государстве ходили бумажные купюры. Они свободно разменивались на серебро и внутри страны пользовались неограниченным доверием. Вывозить бумажные деньги за границу запрещалось. Правители боялись подделок и не принимали во внимание тот факт, что могут бесплатно кредитоваться за счет иностранных граждан.
Больше всего меня восхитило название денежной единицы Славного государства. Здесь все считали на копейки! Самая маленькая банкнота была номиналом в десять копеек, а зарплату ректор выдал мне купюрами по пятьсот копеек. Я по привычке перевел сумму в рубли, но на рубли здесь никто не считал, хотя историки и экономисты помнили, что когда-то существовали и такие деньги.
Наверное, возврат к копейкам произошел из-за того, что после Катаклизма бумажные деньги быстро утратили ценность, а металлические копейки сохранили значительную часть своей стоимости, потому что были сделаны из металла, который мог пригодиться в хозяйстве. И когда правительство начало выпускать новые деньги, их тоже назвали копейками. А рубль постепенно был забыт.
Имея в наличии тридцать тысяч копеек, мы с Касымом не стали думать, как выгоднее перевести их в динары. Мы также решили не вызывать из Бештауна карету. В самом крупном механическом магазине Краснодара мы купили два велосипеда по пятнадцать тысяч копеек каждый. Конечно, это были не такие роскошные машины, как велосипед княжны Валии, и стоили они на порядок дешевле. Но функциональностью они мало уступали княжескому велосипеду.
Мы сердечно попрощались с профессором Слуцким и ректором Степановым и отбыли в Краснодар. В столице побывали на малой аудиенции митрополита Кондрата и его секретарей Митрофана и Зосимы, получили подорожную грамоту и заверения, что княжне Валие сообщат о нашем прибытии дипломатической почтой. С нами отец Кондрат отправлять никаких посланий не стал. Мне подумалось, что это своего рода проявление немилости. То ли митрополит сердился за паука, оказавшегося здесь и по моей вине, то ли не полностью нам доверял. А может быть, отцу Кондрату нечего было сообщить княжне. Мне, честно говоря, было все равно. В свою очередь мы с Касымом отклонили предложение предоставить нам литерный дилижанс и гордо удалились из резиденции митрополита пешком. Велосипеды ждали нас в гостинице.
Разменяв несколько серебряных динаров, мы купили рюкзаки, припасов в дорогу и взяли билеты на открытую платформу поезда, идущего в сторону перевала. Точнее, билет купил только Касым — мне, как кавалеру Рубинового креста, полагался бесплатный проезд.
Поезд с шестью вагонами шел до станицы Кулешовка. Здесь железная дорога заканчивалась. Работы по строительству дороги в Бештаун велись, но до перевалов через Кавказский хребет было еще далеко.
Сойдя с поезда, мы сели в седла и принялись интенсивно крутить педали велосипедов. Касым ездил плохо и часто падал, но упорно поднимался, и мы продолжали путь.
Осень все сильнее вступала в свои права, а в высокогорье холод чувствовался гораздо сильнее. Выехав в последний день месяца опадающих листьев, мы добрались до перевала на четвертый день месяца стылого поля. Дорога заняла четыре с лишним дня. Лица наши загорели и обветрились, руки заскорузли, колени болели.
На бештаунской стороне перевала нас уже ждал дилижанс. Валия, предупрежденная митрополитом по голубиной почте, выслала его нам навстречу. Нельзя сказать, что мы остались недовольны таким сюрпризом. Даже я, обожая езду на велосипеде, утомился крутить педали и морщиться от холодного ветра.
Нельзя сказать, что мы остались недовольны таким сюрпризом. Даже я, обожая езду на велосипеде, утомился крутить педали и морщиться от холодного ветра. А Касым, увидев дилижанс, едва не заплакал от счастья. Что и говорить, начинать ездить на велосипеде нужно все-таки не с пробега в двести километров.
Наверное, из озорства я предложил Касыму:
— Положим рюкзаки в дилижанс, а сами покатимся под горку. Должен же ты насладиться прелестями велосипедного спорта? Крутить педали в гору — не то что катиться с горы.
Касым обречено кивнул и попросил отлучиться на десять минут. Я полагал, что он сбежит, но молодой человек вернулся с двумя комплектами горнолыжных очков и теплых перчаток, купленными в лавке. Что ж, чему-то велосипедный поход его научил. Руль удобнее держать в перчатках.