— Спляшем. Всенепременно. А потом — купаться. -пообещал Всеслав, щелкая кнопкой «Выкл.»
Он открыл иллюминатор, постоял, потягиваясь, поместил чемодан в шкаф. Из пакета, врученного его квартирохозяйкой, упоительно вкусно пахло. И Лунин не выдержал.
— Есть на сон грядущий — крайне вредно! -угрожающе сообщил он себе, надкусывая пирожок с рыбьей печенью.
В тяжелом свертке Аги находилась записка и две совершенно одинаковых рамки из коричнево-желтого нефрита, великолепной старинной работы. Не сразу становилось заметно, что узор на них состоял из искусно сплетенных арабесок, рун, соединявшихся в слово «Хагизиси» — «род потомков Хага».
— Сумасшедшая! -возмутился Всеслав, -Отдать фамильную реликвию! Вдобавок, это же целое состояние. Ну, ничего, приеду, отправлю почтой назад.
Но, прочитав записку, задумался:
— «Милый Да! Никто не сможет даже представить себе, как мы к тебе относимся — Оки… и я. Спасибо за все! Пожалуйста, помни о нас. В одну рамку я вставила снимок. Я и Оки прошлым летом сфотографировались на бастионе крепости, вроде бы получилось неплохо. Не хочу ничего советовать и навязывать, но видела как-то в твоем блокноте рисунок гелевым карандашом. Ты сказал: «Моя мама». Кажется, рисунок по размерам как раз подойдет к второй рамке.
Ага»
Всеслав, качая головой и смотря на непроглядно черный круг иллюминатора, машинально дожевал пирожок. Вывалил на постель вещи из сумки, Блокнот оказался на самом дне. Всеслав осторожно вынул из него листок с портретом и аккуратно вставил под тонкое стекло.
— Что ж, -сказал он, -пусть будет так, правда, ма?
Всеслав пробежал наверх по освободившейся лестнице и направился к зданию, сиявшему огромными витринами. Это было роскошное кафе. И в нём ни души. Всеслав сел за столик, аккуратно устроив медвежонка на коленях. Он вообще не хотел выпускать из рук плюшевого друга.
— Не пей сока! -предупредил Мишка, -Нам еще, может быть, долго идти. Лучше молока налей.
— Конечно. Я так и хотел.
Всеслав жевал галеты, запивая теплым, удивительно вкусным молоком. Мишка терпеливо ждал.
— Все? Подкрепился?
— Вроде бы.
— Что ж, пойдем дальше?
— А надо?
Медвежонок выразительно развел плюшевыми лапками.
— Понятно. -сказал Всеслав. -Хотя не очень хочется.
Он вышел из кафе и поплелся по набережной. Любопытно, что теперь на ногах у него были сандалии. Откуда они взялись? Сами наделись?
— Мишка, мне это не нравится. Не помню, чтобы…
— Чего там… Смотри под ноги внимательнее, тут ступеньки стертые.
Всеслав поднялся по узкой лестнице, виляющей между старых акаций и пышных кустов сирени. Впереди в конусах фонарного света виднелась деревянная беседка.
Её вечерами строили в парке соседи: дедушка Слободан и дедушка Николае. -вспомнил Всеслав. -Они очень любили рукоделие. А я прибегал смотреть, как старики работают. Никаких инструментов с программированием они не признавали, применяли только старинные пилы и точные копии прежних рубанков.
Даже кибердворников прогоняли и сами сметали опилки вениками из камыша.
Всеслав вошел в беседку и топнул по толстым доскам пола.
— Нигде не скрипнет. -с почтением признал он. -Мастера. Я завидовал тому, как споро они обращались с молотками и топорами. Доски мне разрешалось подавать, наблюдать — сколько угодно, а вот топоры и рубанки были под строгим запретом: «Обращаться с инструментами, Славко, надо учиться! -назидательно гудел в усы Слободан. -Строить — это большое искусство. Не присматривать, как кибертехники, за железными оболтусами, громоздящими стены, не высиживать дворцы из яиц, как эмбриомеханики, но — строить собственными руками. Так, чтобы пахло землей, краской, свежераспиленными досками.»
— «О, разошелся, морж старый! -подначивал дед Николае, -А для кого вчера кибер бревно разделывал?»
— «Так то дело совсем другое. .-возражал дедушка Слободан, -возраст наш с тобой не тот, чтобы стволы по два центнера ворочать.»
Всеслав провел ладонью по деревянной резьбе:
— Молодцы деды!
Мишка вздрогнул и насторожился:
— Слышишь?
— Нет.
— Внимательнее!
Да, надо было опять уходить. Не мешкая. Пока еще время было и следовало его использовать. Из угла беседки раздалось скрипучее монотонное бормотание: «Рыцарь Бертран повернул своего скакуна в низину, надеясь пересечь мрачные болота до вечернего звона. Но прежде чем он проделал половину пути, он был сбит с толку множеством разветвляющихся тропинок. Не в силах ничего разглядеть, кроме окружающего его бурого вереска, он совсем потерял направление и не знал, куда ему следует двигаться. В таком положении и застигла его ночь».
— Брысь! -досадливо приказал медвежонок. Бормотание прервалось. Но тут же возобновилось. Всеслав выбежал из беседки и, ускоряя размеренный бег, устремился прочь. Позади, затихая, слышался скрип: «То была такая ночь, когда луна бросает сквозь черные тучи лишь слабый отблеск света. Порой она появлялась во всем великолепии из-за своей завесы, лишь на миг открывая перед несчастным Бертраном вид широко раскинувшейся пустынной местности. Надежда и врожденная смелость пока вынуждали его двигаться вперед, но наконец усиливающаяся темнота да усталость тела и души победили: страшась сдвинуться с твердой почвы и опасаясь невидимых трясин и ям, он в отчаянии спешился и упал на землю. Но недолго пребывал рыцарь в таком состоянии: его слуха достиг зловещий звон далекого колокола».