«Дзэ-зеленые» круглые сутки, день за днем проводили вне помещений (крыша навеса не в счет). Условия жизни, пища и одежда ставили узников на грань выживания. Живя впроголодь, они были обязаны выполнять изнурительные трудовые задания. «Возрождение» было должно подготовить «зеленых» к новому отношению к труду.
«Возрождение» было должно подготовить «зеленых» к новому отношению к труду. Им предстояло в дальнейшем стать рабами. Труд для них будет принудительным, бесцельным, надоедливым, однообразным, не вознаграждаемым. Но труд этот должен будет показаться райским наслаждением в сравнении днями, проведёнными в «Возрождении». Каждая секунда лагерного бытия была отслежена и регламентирована. «Возрождение» разрушало личность будущих рабов и обращало их в покорную, легко манипулируемую массу, неспособную ни на индивидуальное, ни на групповое сопротивление.
Вдобавок, «Возрождение», используя «зеленых» как устрашающий пример, еще и терроризировало «ха-сиреневых». Именно поэтому «дзэ-зеленых» подвергали издевательствам на глазах «ха-сиреневых», часами заставляли маршировать или стоять на коленях. Стража заставляла «дзэ-зелёных» грязно ругать друг друга и плевать в лицо. За отказ подчиниться наказывали смертью на месте. Издевательства, не теряя своей унижающей силы, становились все менее и менее жестокими пропорционально тому, как «зеленые» теряли волю и безропотно подчинялись любому приказу стражи, даже самому нелепому. И ведь это действовало! Почти все «сиреневые» испытывали отвращение к «зеленым» и ужас перед перспективой превратиться во что-то подобное, опуститься до нечеловеческого состояния. Им делалось легче, если удавалось убедить, себя, что они — элита, ни в коем случае не имеющая права столь низко пасть. Перспектива стать гражданином Островной империи для них оказывалась в немалой степени зависящей от того, в какой степени они приобретут и сохранят бесчувственность. Мало того — «сиреневые» не только презирали «зеленых», но и скрыто ненавидели, поскольку боялись стать такими же. Правда тающие остатки абстрактного гуманизма продолжали сопротивляться, оттого-то «сиреневые» искали и находили «аргументированные» оправдания для того, чтобы отстраниться от «зеленых» и пояснить себе, что ни «не такие».
На третий день пребывания в «Возрождении» Всеслав обратил внимание на еще одну ненормальность. Заключенных внезапно поражали необъяснимые приступы безудержной болтливости. Лунин заметил также, что неизменными темами разговоров старожилов — «сиреневых» были одни и те же: чем завтра будут кормить в столовой, что едят и пьют «океанские змеи» и каковы блюда кухни островитян, что вкусное можно было бы приготовить из тех же водорослей и прочее. (Для «зеленых» же механизм промывания мозгов был куда проще и мощнее: вместо кажущегося голода — реальный). «Сиреневые» обещали устроить роскошный обед, когда по получении гражданства один пригласит другого в гости. Кроме того, общее настроение после быстро вспыхивавших и так же резко обрывавшихся разговоров ухудшалось: ничего хорошего пока не произошло и не намечалось. «Сиреневые» оказывались в более подавленном состоянии, чем они были до этого. И вот «сиреневым» уже ничего не нужно кроме как наполнить желудок и урвать хотя бы десяток минут для дремоты. Всё свелось к одной мысли: пережить сегодняшний день. Им было уже не до друг друга. Каждый заключенный думал исключительно о себе и неистово мечтал о выходе из лагеря. Когда вечерами голодных, измученных и усталых «сиреневых», пригоняли с работ в барак, они, словно заведенные, бормотали: «Ну вот, еще день пережили». Как-то Всеслав, вступив в подобную беседу, иронически привел три «закона Мэрфи»:
— Когда дела идут хорошо, они пойдут плохо. Когда дела идут плохо, они пойдут ещё хуже. Если все хорошо и если ситуация улучшается, значит что-то не так и вы чего-то не заметили.
В него уперлись бессмысленные взгляды и его не поняли.
В «Возрождении» быстро исчезали закрепленные в этикете выражения вежливости и доброты, которые в прежней, «материковой» жизни смягчали конфликты. Редко звучало «спасибо», зато постоянно слышалось: «идиот», «пошел в зад», «заткнись, скотина!» Даже при ответе на самый нейтральный вопрос ответы часто облекали в наиболее грубую форму. «Сиреневые», происходившие, как правило, из интеллигентной среды, здесь не упускали случая выплеснуть друг на друга плохое настроение.
Успехи в зачистке сознания будущих подданных Империи поражали. Всеслав заметил, что у «сиреневых», которых называли «выпускниками» и которые надеялись в ближайшие недели покинуть карантин, появилось нечто вроде частичной потери памяти. Для заключенных барака №2 с месячным стажем было реальным исключительно то, что творится внутри «Возрождения». Прежняя жизнь ими воспринималась как биография какого-то знакомого и вместе с тем совершенно постороннего человека. Вселенная за границами колючей проволоки становилась для «выпускников» мнимой, о ней знали, но ее не воспринимали. Все воспоминания о семье, близких, жизни на материке уходили. Узники забывали то, что не изглаживается из памяти — имена родителей, название родного города. Поначалу это вызывало у «сиреневых» беспокойство, боязнь полной амнезии и потери рассудка. Ужас усиливался, если оказывалось, что узники неспособны рассуждать объективно. Поэтому многие поначалу старались вспомнить школьные и институтские курсы. Любопытно, что лучше всего в подобных случаях вспоминалось нечто бесполезное, давно зазубренное: имена средневековых монархов, даты их правления и тому подобное. Подобные упражнения в итоге опять же способствовали впадению в детское состояние психики. Поэтому легко объяснить то, что произошло, когда заключённым разрешили пользоваться библиотечкой лагерных уставов и учебников для начальных школ Островной империи на языке эм-до. (Более того, даже определили один час в день на «адаптацию»!) Надо было видеть, с какой жадностью набросились на это несложное чтиво «сиреневые», демонстрируя поразительные успехи в усвоении чужого языка и совершенно незнакомой истории. Всеслав поражался сходству поведения взрослых людей с пове-дением первоклассников!