— И когда он, по-твоему, наступит?
— Когда угодно. Когда Мэй разобьет вигила Эйгена и вернется за любимой. А может быть, тогда, когда она понесет от Рыжего. Тот ведь не станет идти Финигасовой дорогой. Он ради своего сына сделает все что угодно. Разве не так?
Не врал ир'Брайн, и даже не чрезмерно преувеличивал. Альмару тяжело было вообразить, чего бы Мэй не совершил ради наследника или наследницы. Наверное, даже вырубил бы «Драконье око» из короны Повелителя Дэй'ном.
— Значит, ты полагаешь, что корень зла в леди Гвварин? Она и есть центр заговора?
— Государь мой Альмар, вспомни, чья кровь течет в её жилах? Ридвен Ястребицы! Той самой Ястребицы, о которой все поторопились забыть.
Ридвен вошла в историю не просто как женщина-воительница, современники не даром прозвали её «Королевой королей». Чтобы там не писали в хрониках, как бы потом не подделывались летописи, но факт оставался фактом: Эйрикелла возвела на трон Ридвен, так же, как потом она сделала королем Лларна, а потом свергла его ради своего сына. Ястребица всегда получала желаемое, манипулируя своими мужчинами лестью ли, мудростью или силой. Великая была женщина, может быть величайшая.
— Хелит — не Ридвен, и… в тебе говорит нелюбовь к Ллефел, — подметил Альмар.
Риадд говорил складно и логично, но куда королю девать память о захлестывающих с головой чувствах Хелит, когда она целовала Рыжего на лестнице возле Зеркального Зала? Коварные заговорщицы так не любят.
В пути вышла небольшая задержка.
В пути вышла небольшая задержка. Как это всегда бывает, в самый неподходящий момент Сванни сломала подкову. Да так неудачно, что Мэю пришлось спешиться, пока кобыла не повредила копыто и не охромела. Удовольствие брести по разбитой мокрой после вчерашнего дождя дороге еще то, и совершенно на способствует улучшению настроения.
— Подвела ты меня, — ворчал Мэй, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы счистить налипшую на сапоги грязь. — Не могла подождать до Агасты. Где я тебе здесь найду кузнеца?
Сванни искренне стыдилась, но ничем помочь своему хозяину она не могла. Пешком до города два дня топать, а по пути все сплошь крошечные хутора и безымянные деревушки, где ни то, что кузнеца, — коновала стоящего не сыскать. Запасы терпения у Рыжего медленно, но уверенно истощались, по мере того как усиливался дождик. Под ногами чавкала грязь, кобыла покаянно плелась следом, одежда промокла насквозь, ныли старые переломы — дорожный набор неудачника налицо. Но Мэй не роптал понапрасну, искренне полагая, что раздражение не заслоняет от дождя, а бранными словами подкову не починит даже великий волшебник. Неволшебник, тем более.
Смирение почитается добродетелью поощряемой богами лишь у нэсс, но видимо принцип сработал и с униэн. Лесная дорога вывела Мэя прямиком к стоянке бродячих нэсс. Издалека он разглядел бурые палатки и столбы дыма от костров. Три фургона, повозка с большой клеткой, восемь лошадей, целая свора собак — не исключено, что настоящий бродячий балаган. Если так — то Мэй мог считать, что ему повезло. У бродячих всегда найдется походный кузнечный инструмент. В клетке спал упитанный черный медведь, даже ухом не поведший, когда шавки подняли лай на пришлого униэн. Женщины вертелись возле котлов с готовящимся ужином, мужчины грелись возле костров, а у детишек, от мала до велика, нашлось отличное развлечение. Они бросались грязью и камнями в двуногое существо, привязанное цепью к стволу бетаньи . Существо как могло, отбивалось, отвечая мучителям тем же: швыряло в них камни, кстати, весьма метко, а так же заковыристо бранилось на нескольких языках.
Сначала Мэй просто не поверил своим глазам и ушам, но, подойдя ближе, убедился в том, что не ошибся. Существо оказалось — дэй'ном. А если говорить точнее, то на цепи сидел беловолосый и красноглазый дэй'о. Совсем молодой, почти мальчишка. Снежно-белые волосы не стали срезать по той же причине, отчего бродячие нэсс не постригли своего медведя, или не побрили бородатую женщину. Признак уродства, за который зрители платят деньги. Белые брови и ресницы, серая от холода, не поддающаяся загару кожа, красные, как у лютого зверя, глазищи, пылающие гневом.
Мэя вывел из ступора хриплый голос горбуна нэсс — предводителя балаганщиков:
— Чем мы можем помочь благородному князю?
— Подкова сломалась, — пояснил Рыжий. — Есть ли средь вас кузнец? Или хотя бы инструмент?
— Всё есть, добрый князь, — заверил горбун, низко кланяясь. — Сейчас покличу Жареного.
Умелец оправдывал свое прозвище. Вся левая часть его лица представляла собой багровый шрам давнего ожога, вместо глаза зияла темная бугристая яма. Единственным глазом он осмотрел копыто Сванни, сломанную подкову и пообещал все исправить.
— Серебряную шу [19] дадите? — с надеждой спросил он.
— Две дам, лишь бы быстрее, — посулил Мэй.
Большие деньги для бродячих. Горбун и Жареный сразу повеселели.
— Эт мы мигом! Не извольте волноваться!
Рыжий и не думал волноваться. Он разглядывал беловолосого дэй'о, оставленного, наконец, в покое. У детей нэсс появилось зрелище более захватывающее — живой князь — униянин.
У детей нэсс появилось зрелище более захватывающее — живой князь — униянин. Приграничье рядом под боком, и редко кто в здешних землях ничего не слышали о Рыжем Отступнике. О нем даже придумывали сказки, где Мэй, как правило, выступал то в роли главного героя, то — главного злодея.
На радостях Жареный пнул сидящего на корточках дэй'о по почкам. Тот охнул и попытался отползти в сторонку.