«Ничего, Рыжик, у тебя в жизни все будет иначе», — мысленно пообещал он сыну.
Все ошибаются в юности, да не все вырастают настолько, чтобы признавать ошибки и искренне попросить прощение.
Холод пропитал Хелит насквозь, точь-в-точь, как мед горбушку белого пшеничного хлеба, забытую в блюдечке с золотым сладким лакомством. Холод проник в каждый капилляр, забрался в каждую клеточку, и казалось, стал неотъемлемой частью плоти. Совсем как золотые когти, которые не желали сниматься с пальцев. Мешать, они не мешали, но и привыкнуть к их невесомому присутствию девушка никак не могла. Хотя смотрелось здорово, даже как-то стильно, что ли. Мэю бы понравилось…
Хелит гнала прочь любые мысли о его возможной смерти. Она сказала себе: «Он жив!» — и плотно закрыла доступ любым страхам. Испытанный метод из прошлой жизни. Если она будет бояться, то ничем и никому помочь не сможет. Страх уничтожает, потрошит изнутри, обессиливает, сковывает по рукам и ногам хуже цепей и кандалов.
Когда-то, там в другой жизни, после короткой, но яростной истерики над выпиской из истории болезни, женщина с темными волосами и карими с золотистыми крапинками глазами заставила себя встать с кровати, подошла к зеркалу и, пристально посмотрев на себя, официально объявила войну своей болезни. Войну на уничтожение: с раком, с жалостью, с ленью, со страхом. Она боролась, честно и бескомпромиссно, и не её вина, что битва оказалась бесславно проиграна.
Пускай теперь из тусклых зеркальных глубин смотрит на Хелит совсем иное лицо, пусть враг ныне другой, но душа…, душа осталась прежней, а значит, она будет бороться. Привычка, знаете ли.
— Хватит валяться, — сурово заявила моддрон Гвирис. — Так вот уснешь в горячей воде и потонешь. Давай я тебя помою.
— Я сама, — вяло воспротивилась девушка.
— Лежи, — ласково мурлыкнула домоправительница. — Справлюсь как-нибудь с твоими костями. Отдыхай и получай удовольствие.
О, да! То было истинное наслаждение. Самое большее, на что сподобилась Хелит за последнюю дюжину дней — растереться снегом, раздевшись до пояса. Приятного, само собой, в такой помывке мало. А у моддрон такие сильные и мягкое руки, мыло пахнет цветами, а вода горяча в самую меру, чтобы не обжигать, а греть, изгоняя из каждой поры грязь и холод.
— Что же нам делать с твоими волосами, уан? — печально вздохнула моддрон Гвирис.
А у моддрон такие сильные и мягкое руки, мыло пахнет цветами, а вода горяча в самую меру, чтобы не обжигать, а греть, изгоняя из каждой поры грязь и холод.
— Что же нам делать с твоими волосами, уан? — печально вздохнула моддрон Гвирис.
Волосам и, впрямь, пришел… как бы это выразиться поприличнее — абзац. Копна длинных роскошных волос перепуталась, слежалась под шапкой, сбилась в колтуны.
— Придется срезать, — решила Хелит и, поймав на себе изумленный взгляд домоправительницы, утешила бедную женщину: — Не под корень, конечно. По плечи.
Моддрон не стала всплескивать руками, а тем более причитать и ужасаться во всеуслышание. Это дело среди женщин-униэн не в почете. Жалко, конечно. Таких длинных и пушистых кос по всему Тир-Луниэну бескрайнему еще поискать. Но иного выхода здесь не придумаешь. Не ходить же благородной деве нечесаной, словно бродячей грязнуле-нэсс.
Так они и шлепнулись на пол — двумя неопрятными бурыми жгутами. Не свои — не жалко?
Зато теперь можно как следует помыть голову и причесаться. А Мэй и без кос будет её любить. Ну, разве что удивится чуть-чуть. Изогнет красивую тонкую бровь, бросит на губы ироническую полуулыбку и скажет что-то вроде: «Это мода теперь такая пошла? Хм… Старею, должно быть».
Лойс бы с ними, с косами, вернуть бы Рыжего. А там видно будет…
Как ни ругалась Гвирис, как ни злилась на «чурбана» и «самодура», но мадда Хефейда в светелку владетельницы допустила. Вернее, была вынуждена пропустить. Хелит сама пожелала говорить с воеводой. Насчет Мэя, разумеется.
— Да уж! Навела ты у нас шороху, красота моя, — усмехнулся тот, присаживаясь в кресло напротив госпожи, завернутой в огромное пуховое одеяло.
Наружу торчали только худенькая девичья мордашка да когтистая ручонка.
— Давно я ир'Брайна в такой ярости не видел. Потешила ты старика, ох и потешила. Мое старое черствое сердце чуть не разорвалось от радости при виде его перекошенной рожи.
— Почему ты не с Мэем? — тихо, но отчетливо спросила девушка.
Хефейд покаянно сник седой головой.
— Так вышло, моя добрая госпожа. Он сам не пожелал меня видеть у Бобрового ручья. Ужель винить теперь меня станешь?
— Стану, обязательно стану, — жестоко заявила Хелит. — Если не пойдешь со мной Рыжего вызволять.
Воевода вскинул на алаттску владетельницу круглые от удивления глаза:
— Что за чушь ты порешь, миледи? Я за тобой — хоть куда, хоть к Лойсу в когти, хоть на пирушку к Тэному пойду, и парни мои, все как один, следом увяжутся с развернутым знаменем и с песней. Но ведомо ли тебе, что легче вырвать душу Бездн, чем отобрать у вигила Эйгена его добычу? Уж не надумала ли ты отдать себя взамен Рыжего? И не думай! И себя погубишь, и его не спасешь!
— Ты видел мое оружие, мадд Хефейд?