— Копьецо у Ястребицы было знатное, — согласился воевода. — Но им целое войско не разгонишь.
— А зачем тогда армия тир-луниэнская? Чтобы обжирать потихоньку алаттских обывателей? — зло бросила Хелит. — Я Мэя в беде не оставлю. Пусть Альмар не надеется.
— Я гляжу, у тебя не только коготки прорезались, госпожа, — с вздохом заметил Хефейд.
— Эти? — девушка продемонстрировала свое приобретение. — Отличная у Ридвен получилась шутка. Во всяком случае, чесаться теперь будет гораздо удобнее.
— Чесаться — да! — рассмеялся невесело старый воин.
— Драться с Чардэйком — нет. Маловато будет. Что-то я не помню, чтоб Ястребица одним махом сметала с поля боя армии врагов. Даже если будет за твоей спиной все униэнское войско, ты сама подумай, как найти одного единственного пленника в Чардэйке? Рыжего давно в Хикмайю отвезли на потеху к Повелителю.
Хелит упрямо сжала губы, но в душе признала правоту воеводы.
— А если захватить хан'анха Эйгена, а потом поменять на Мэя?
— Хм… Плевать Олаканн на вигила хотел. Нового поставит. Ну, разве что Канангу пленить… Спроси у своего красноглазого приятеля, сколь высоко ценятся родственные узы меж самих дэй'ном. Если Повелителю в башку стукнет, то он из сестриных потрохов суп сварит.
И чем дольше говорил Хефейд, тем тоскливее становилось на душе у леди Гвварин. По всему выходило, что Мэю нельзя ничем помочь, а остается лишь ждать и надеяться. Причем надеяться исключительно ради самого процесса, потому что никаких оснований верить в милосердие дэй'ном нет. Хотелось жалобно скулить, как безвинно побитой дворовой псине. Скулить и ползать на брюхе, авось сжалится судьба-злодейка.
— Хеф, что же мне делать?
— С чем? С кем?
— С копьем этим кошмарным, с бедой моей — Мэевым пленом, с государем Альмаром… Веришь, — еще мгновение и я бы его вместе с ир'Брайном насквозь…
Воевода задумчиво подергал себя за толстую косу, пожевал губами, поскреб ногтями небритую щеку, словно запуская мыслительный процесс с новой силой.
— Копье — твое законное наследство, государь наш тоже вроде бы не совсем дурень, чтобы с ним невозможно было договориться, а касательно Мэя… Так я тебе скажу, дева… Чует мое сердце: не все так плохо, как мы все думаем.
Девушка выпростала из одеяла руку и легонько, чтоб не поранить когтями, коснулась запястья старого воина. Рядом с Хефейдом было так покойно. Почти как возле Мэя. Почти…
— Ты уверен? Ты что-то чувствуешь? Скажи мне, пожалуйста, что ты не врешь моего утешения ради, — с мольбой и тайной надеждой спросила Хелит.
— Не вру, маленькая госпожа, — срывающимся шепотом ответил Хефейд и по-отечески коротко поцеловал владетельницу в лоб. — Ложись спать, а утром все решится, так как ты хочешь.
Сказал просто, не подозревая, до какой степени прав окажется.
Голоса униэн усыпляюще журчали из соседнего покоя, струились в щелочку под дверью, сочились в уши Итки. В кои-то веки дэй'о нормально поел, помылся, переоделся в чистую, теплую и сухую одежду. Вот бы ему теперь спать и видеть яркие сказочные сны, посылаемые Заступницей детям своим в утешение. Но не получалось у Итки ни глаз сомкнуть, ни забыться. Пока госпожа Хелит плескалась, смывая дорожную грязь, он успел не только тарелку с кашей опустошить, но и сгрызть до мяса все ногти на руках. Глупая детская привычка, с которой он всеми силами боролся, насколько это только возможно для дэй'ном, возвращалась с новой силой, едва Итки начинал терзаться сомнениями. Сказать — не сказать? Поверит, или не поверит? А главное, помогут ли его знания девушке и её рыжему князю? Ну как тут заснуть бедному красноглазому дэй'о, когда мучает куча вопросов, и ни на один нет ответа?
Не до сновидений было и Верховному королю Альмару, который безо всякой понятной цели наматывал круги по сильно натопленному покою, маясь от духоты и рискуя окончательно сгубить драгоценный шастский ковер о двадцати пяти оттенках синего цвета в хитроумном рисунке. А ведь густой и мягкий ворс предназначался специально, чтобы приятно ласкать голые государевы пятки. Однако же было Альмару совсем не до услаждения чувств.
Однако же было Альмару совсем не до услаждения чувств. Стены давили со всех сторон, а время, столь щедро отмеренное богами неторопливым униэн, стремительно утекало в никуда, увлекая за собой королевское спокойствие и душевное равновесие. Оставить без последствий для леди Гвварин утреннее происшествие государь не мог, но и обрушить на Хелит всю мощь своего гнева он не осмелился. Кто бы мог подумать, что семя Оллеса и чрево Лллефел породят такое отчаянное существо, способное взять в руки легендарное копье Ридвен? А может быть, правду говорят нэсские жрецы, когда твердят, будто души униэн обречены без конца возвращаться в этот мир? Тогда получается, что дух Ястребицы воплотился снова, и Читающая-по-Нитям предрекла смену династий вовсе неспроста. Как теперь, спрашивается, заснуть Верховному королю Тир-Луниэна, осознавшему собственную обреченность?
— Ито Благая, Всесветлая! Не оставь нас… и в силе своей… брата моего убереги…от нестерпимых мук…
Сэнхан молился впервые за последние пятьдесят лет. Не спал и молился, уронив голову на широкий каменный подоконник. Молился так истово, так исступленно, как будто стояла пред ним сама Перворожденная и Всеблагая, и из всех смертных внимала только ему одному. Как не молил Великих Духов с тех пор со дня смерти Моргена. При одной мысли о том, каково Мэю в плену Сэнхан начинал задыхаться и плакать. Не взахлеб и подвывая, как делают женщины, а по-мужски — страшно и сдавленно. Его рыжий братец — недосягаемый идеал детства, образец для подражания в юности, опора в бою, защита от отцовского гнева, вечный укор последних лет — сейчас страдал в руках чардэйкских палачей. И никто не в силах был ему помочь. Никто. Даже всё тир-луниэнское войско. Даже Хелит со своим чародейским копьем. И это было несправедливо! Несправедливо!