— Нет. Я — против!
Так оно и есть. Мэй не раскаялся, хоть прошло… лойс подери, как же давно все это было. А будто вчера.
«Отступник!» — взорвется Финигас праведным гневом и обрушит кулак на столешницу. Только уже никто не прибежит на оглушительный звук.
Только уже никто не прибежит на оглушительный звук. Слишком давно это было: у одного лишь Рыжего стоит тот грохот в ушах.
Еще глоток галанского. Какое же оно сладкое, о Лойс!
Теперь на месте Финигаса Мэй видел Элану — свою благородную мать. Она куталась в сливового цвета широкую накидку и прятала в тени лицо.
— Я помню, что ты ничего не можешь изменить, — отмахнулся Рыжий. — Я не забыл. Ты могла ничего не объяснить, не надо травить сердце бессмысленным разговором. Я никого не простил, но тебя…тебя — да. Просто за то, что ты — моя мать. Хотя теперь я не помню, как это — любить родительницу.
— Милорд, я сама ничего точно не знаю…
— Что?!
Рыжий вскочил из кресла, роняя от неожиданности полупустой кубок на пол, безнадежно испортив снежно-белый пушистый ковер.
— Это — я. Простите.
Черты Элану расплылись перед глазами. Мэй часто заморгал и для верности даже потер веки. Как он мог так обмануться? Как он мог перепутать золотисто-медовые звезды-очи матери с голубыми прозрачно-льдистыми глазами девушки из Алатта, алые лепестки её губ с бледным бутоном рта Хелит?
«Пришла за продолжением поцелуя», — цинично подумал князь-Отступник, но придержал свой злой язык. Негоже так разговаривать с полноправной наследницей Оллеса.
— Чем могу быть полезен, леди Хелит?
— Я — не Хелит. Вы знаете, — сказала девушка и без страха посмотрела в глаза Мэю.
Прямо в по-отцовски прищуренные, жестокие, немного звериные зеницы. Звериные, ибо они полыхали изнутри почти так же, как у его черных страшных собак.
Рыжий знал. Лойс и все его демоны, забери! Конечно, знал. Когда оторвался от её губ, горьковатых на вкус от райнхатского вина, он не сомневался, что целовал вовсе не Хелит из Алатта. Нет, не Хелит дочь Олесса, а Её. Ту. Другую.
— В моих небесах была одна луна. Только одна луна.
Называя ночное светило, девушка произнесла не «сайн», а чужое слово «лунА».
«Значит, Олессова хохотунья умерла, и не врал под пыткой нэсс-атаман, когда божился, что обдирал платье с покойницы», — окончательно решил Мэй.
— Кто же вы?
— Не знаю, — пожала плечами она и добавила:
— Чужая.
Рыжий подошел ближе, присел на корточки перед девушкой, сжал в ладонях её руки и заглянул в лицо. Холодное, прозрачное, серьезное, самую малость испуганное, но решительное.
— И что же ты хочешь от меня,… Хелит?
— Ничего. Защиты. Помощи.
— Логично, — усмехнулся Мэй. — А почему именно я?
— Почему? Вы тоже… чужой. Я поняла сегодня.
Впервые за долгие годы Мэй испугался. Пусть это был не подлинный испуг, а лишь тень настоящего чувства, но все же он снова ощутил предательскую дрожь внутри. Ту самую, которая впервые посетила его на озере, когда Сейхан подговорил прыгать с причала вниз головой.
Никто, кроме Дайнара и братьев, не знал, чем расплатился Мэйтианн за победу в Мор-Хъерике, никто не догадывался. Настолько удачно Отступнику удавалось изображать из себя прежнего Рыжего Мэя. Он умел смеяться шуткам, достоверно бледнел, играя в приступ гнева, даже спал с нежеланными и нелюбимыми женщинами. И никто никогда… А она… Как же так?
— Как? — только и смог выдавить из себя Рыжий.
Как? Хо-о-о-ороший вопрос.
Как? Хо-о-о-ороший вопрос.
Наверное, если всю жизнь пить вино, то единственный глоток молока перевернет мир вкуса. И дело даже не в том, что нэсс оказались иными, так существенно отличающимися от униэн, а в том, что Хелит так остро почувствовала это отличие. Будто увидела через стену, будто прозрела грядущее. Абсолютно чуждый опыт сбил её с толку, смешал чувства и мысли. В плотной твердой скорлупе до сих пор окружавшей Хелит, вдруг образовалась трещина. Случилось нечто необъяснимое, выбившее из под ног почву. Столь трепетно лелеемое душевное равновесие, которая девушка хранила пуще всякого сокровища, разрушилось в одночасье. Мир снова качнулся, как раз в тот момент, когда Хелит начала понемногу обретать уверенность в себе.
Точно так же, как Гвилен мелкими гвоздиками прибивала основу будущего гобелена к рамке, так и Хелит закрепляла ткань своей новой жизни мелкими достижениями, событиями и фактами. «Гвоздик» — имя, еще один «гвозик» — венец владычицы Алатта, следующий — крепнущая дружба с девушками Эр-Иррина и симпатия лорда Дайнара. Появились люди, которые в неё верили, доверяли свои жизни, почитали госпожой. Эдакие тоненькие ниточки, накрепко связывающие Хелит с этим миром.
И даже нэсс тут не при чем. Хелит стала «чувствовать» остальных униэн. Не сразу, не всех и не всегда, но эта пугающая способность с каждым днем усиливалась.
Осторожно расспросив у Даугир, девушка узнала, что ничего удивительного тут нет. Вечное клеймо на каждом из живущих не скрыть одеждами и не затуманить чарами. Как женщине не спрятаться в толпе мужчин, так нэсс никогда не сможет притвориться, скажем, ангай.
Каждый находит свои сравнения, каждый видит свое — наиболее созвучное его душе, решила Хелит.