Король слушал внимательно и не перебивал.
— Правда за правду, моя леди, — улыбнулся он. — Отчего вы так рветесь в Алатт? Только не надо про укрепление стен и прочие мужские забавы, до которых даже Ридвен Ястребице не пристало нисходить.
— Алатт — мой дом, — чопорно ответствовала Хелит.
— И от него до Эр-Иррина всего пять дней верхом?
Намек был слишком прозрачен, чтобы его не понять. И Хелит задумалась. Может быть, впервые по настоящему серьезно за все время, прошедшее с момента пробуждения на берегу пограничной злой речушки. Даже тот шуточный поцелуй ни в коей мере не сделал их с Мэем ближе. Было бы откровенной ложью говорить, что Хелит никогда не думала о Рыжем как о мужчине. В юности, должно быть, он был необычайно, почти трепетно красив, но столетие войн стерли всяческую миловидность с его лица, оставив лишь суровые линии черт нелегкой зрелости. Но что значит мужская красота в сравнении с силой личного обаяния? А Мэй был необычайной личностью, и что таиться, Хелит все время пребывала под его влиянием. Впрочем, как и все остальные, кто умудрился познакомиться с Рыжим близко.
Альмар, сам того не желая, заставил Хелит поразмыслить на своими чувствами к Мэю, а заодно решить, что корона Верховного правителя гораздо больше подошла бы именно Рыжему. Тир-Луниэн бы точно не пожалел о таком короле. Надо быть осторожнее с намеками.
— Верно, — согласилась неожиданно Хелит. — И по этой причине тоже. Разве князь Мэй не достоин любви?
А мысленно добавила: «И короны!»
— Достоин, — охотно согласился Альмар. — Но сомневаюсь, что он способен ответить взаимностью. Даже вам, миледи.
«Скотина ты, снисходительная, а не король!» — зло подумала девушка.
— Странно, что при всем при этом вы не сомневаетесь в его отваге и доблести, государь, — заявила она, глядя королю прямо в глаза.
Альмар промолчал в ответ, но его сочувствие ощущалось прямо таки физически.
«Бедная девочка, может быть, Мэй и хотел бы тебя полюбить, но душа его мертва и на её покрытой пеплом желаний равнине может взрасти лишь чертополох честолюбия да полынь мести», — размышлял он, помимо воли любуясь нежным профилем алаттки.
— «Видимо, это еще одна фамильная черта — любить суровых жестоких мужчин, закованных в броню чести. Это так романтично… Но твоя мать, милая Хелит, была все же несчастна. Я точно знаю».
Нет, Альмар не был злопамятен, но всегда оставался внимателен к мелочам и деталям.
Паренька привел дозорный, когда тот топал прямиком в ставку Рыжего. Дайнар узнал сына Шиана, но сделал вид, будто запамятовал. Напустил важности и надменности, чтобы лишний раз отпугнуть мальчишку. Для воина Кай еще мал, для чаровника — невежествен, так одно сплошное недоразумение, а не мужчина. А, кроме того, Дайнар просто недолюбливал нэсс. Имел, между прочим, полное право. Разве это не его жестоко пытали палачи короля Дшонна Святого? Насколько помнилось воину, святости в старом негодяе было не больше, чем в его чалом жеребце, а вот похотливости будет поболе, чем в невинном животном при виде кобылы.
— Князь ранен, сейчас ему раны чистят и шьют, — пояснил Дайнар и не соврал ничуть.
Гвифин как раз тем самым и занимался, выгнав из палатки всех, включая готового упасть в обморок Хельха оруженосца. Юноша, нимало не смущаясь, рубил дэй'ном на поле боя направо и налево, а вот вид княжьей крови отчего-то его нервировал, как утонченную придворную даму. Во избежание конфуза он старался отворачиваться от содержимого медного лотка, бесполезный в деле врачевания.
— Дык, може я чего начарую?
— Ты начаруешь! Как же! Мэю пока прижигать ничего не нужно, — фыркнул Дайнар.
Они продолжали пререкаться, определенно получая взаимное удовольствие от самого процесса, пока тихую перебранку не прервал резкий голос:
— Что там происходит, Дайн?
— Ничего!
— Лойс! Я же слышу! Кто-то пришел?
Мэй ждал письма от Хелит. Так напряженно, как ждут указа о помиловании невинно приговоренные к казни. А гонцы из Лот-Алхави добирались ой как долго. Терпения Рыжему не занимать, но иногда он срывался даже на Дайнаре. Но когда тот в порыве откровенности спросил уж, не влюбился ли тот в белокурую красавицу, Мэй поглядел на соратника такими круглыми глазами, что тот устыдился своего предположения.
— Это Кай Огненный, сын Шиана Медведя.
— Пусть заходит, коли пришел! — наказал Рыжий.
Пришлось пускать приблудного нэсса, но лучше уж это, чем очередной приступ раздражения и тоски.
Кай осторожно нырнул в палатку с отчаянно колотящимся от страха сердцем. Он прекрасно помнил рыжего князя в бою. Сущий демон во плоти, а не живой человек. Но сейчас на раскладном походном топчане лежал на спине вовсе не обитатель бездн. По перекошенному лицу заметно было, что князь страдает от боли. Еще бы ему не страдать, когда бородатый насупленный дядька шьет его по живому кривой иглой страшного вида. Под топчаном стоял таз полный ярко красной от крови воды.
— Здрав будь, добрый князь! — поклонился, как полагается Кай.
— Буду, — прошипел сквозь зубы Мэй. — Ежели наш добрый и ласковый лекарь не обуздает свою жажду мучительства.
— Я вот и думаю, может и рот кое-кому зашить, — проворчал Гвифин беззлобно.