Но униэн-то принимали слова предсказания за чистую монету, даже Мэй, не говоря уже о Альмаре. Тут Хелит в чем-то понимала государя. Никому не понравится, когда за твоей спиной делят то, что ты считаешь своим по праву. Чтобы избрать нового Верховного Короля потребуется единодушно желание всех глав десяти Домов Тир-Луниэна. Но до сих пор, вот уже почти столетие кандидатура Альмара устраивала всех. Кроме, может быть, отца Мэя — Финигаса, но тот очень своевременно погиб при Мор-Хъерике. Казалось бы, что стоит, тому же Альмару, подумать логично — каким образом одна еще очень молодая женщина, лишенная какого-либо влияния на политику, может заставить десять упертых и опытных царедворцев выбрать себе в правители какого-то выскочку? Ан нет! У страха глаза велики, у страха за власть — в три раза больше.
Хелит эта вывихнутая эзотерика помноженная на средневековую подозрительность выводила из себя. Наверное, даже больше, чем отсутствие нормального нижнего белья и удобной обуви.
Записка отправилась играть в «горелки» со свечкой. Бумагу униэн делали тонкую и прекрасно горящую. И не успела улика исчезнуть из мира материального, как в комнату, едва не снося дверь с петель, ввалился Рыжий.
— Все — за мной! — коротко скомандовал он, хватая Хелит за руку.
— А? — растерялась Флин.
— Немедленно за мной! И ты, ангай, тоже!
— А вещи? — пролепетала фрейлина.
Рыжий мгновенно рассвирепел:
— Пошли, дура!
Мэй играл роль ледокола, прокладывая дорогу себе через льды и торосы дворцового люда. В его фарватере семенили девушки, а замыкал колонну Ранх. Кто-кто, а он прекрасно понимал, как переменчива милость властителя. Еще до полудня государь может передумать трижды.
В саду девушки начали отставать, и тогда Мэй взвалил Хелит на плечо, а Бессет засунул подмышку.
— Потом все объясню, — буркнул он.
Девушка хотела было возмутиться, но передумала. Впервые в жизни… в обеих жизнях мужчина рисковал собственной головой, чтобы её защитить. Если ему это удобно делать таким образом, то лучше не мешать.
Сам Лойс бы не выглядел более наглым, вздумай он гулять среди смертных. Расстегнутая рубашка не скрывали, что Рыжий не удосужился одеть кольчугу. Зачем она счастливому любовнику, проведшему ночь в объятиях женщины?
— Решил самоутвердиться за мой счет? — с порога спросил он вместо положенного этикетом приветствия.
— Ты выглядишь довольным, Мэй'тинли, — улыбнулся Альмар, откладывая в сторону книгу. — Отобрал невесту у родного брата и рад? Не слишком измучил девушку? После военного лагеря немудрено переусердствовать.
Мэй уставился на короля немигающим взглядом, пришпиливая того к огромному пестрому ковру властью ярко-зеленых от бешенства глаз.
Альмар нагло и откровенно провоцировал на вспышку ярости. Да еще и дразнил забытым детским именем, оставшегося от их общего детства.
— Я уже привык к обращению — Отступник, мой государь, — выдавил он. — Это прозвание ныне отражает мою внутреннюю суть гораздо больше, чем все титулы. А прикрываться былой дружбой, чтобы оскорбить и унизить так и вовсе недостойно Верховного короля Тир-Луниэна.
— Мне лучше знать, что достойно, а что нет Верховного короля, — взорвался Альмар и вскочил из-за стола.
Дело происходило в его личном кабинете, в самом сердце дворца, куда доступ только самым доверенным, самым близким. Когда-то они оба любили здесь играть в запрещенную для детей «ла-дшо» — игру в кости на деньги. Мэй выигрывал чаще, нагло мухлюя с подсчетом очков.
Так часто бывает, когда людей связывает долгая дружба, тянущаяся из детских лет. И если отношения рушатся, то тяжелая каменная лавина обломков из общих воспоминаний, совместных радостей и печалей, порождает в душе хаотическое нагромождение обид и подозрений.
— Тебе нужна корона?! Бери!
Альмар содрал с головы тонкий изящный, как все творения ювелиров-униэн, платиновый венец, и швырнул его под ноги Рыжему. На сапоги брызнули снопы радужных алмазных бликов,
— Ты явился за ней, так бери!
Рыжий молча подобрал корону и небрежно положил её на стол, помимо воли подивившись совершенству драгоценного убора.
— Эк тебя запугали, государь мой Альмар! — усмехнулся он, не скрывая горечи. — Мне не нужна корона — мне нужна Хелит.
Казалось, Альмар поражен в самое сердце. Тем, что его пытаются так нагло обмануть, ввести в заблуждение, как какого-то неопытного в жизни юнца:
— Я никогда не поверю, что ты примчался из Приграничья только лишь, чтобы затащить в постель хорошенькую юную женщину. Это даже не смешно.
Мэй разозлился. Почти по-настоящему, до легкой дрожи в пальцах, до тошнотворного холодка в животе. Одного ему не хватало для полноты ощущений — желания доказать свою правоту. Он перевел дыхание.
— Альмар, скажи честно, тебе мало моего добровольного изгнания, моего унижения? — молвил он, цепенея от отвращения к самому себе — молящему о праве быть услышанным. — Мало того, что во мне не осталось ничего от человека? Я больше не волшебник, не мастер, я даже не сын своего отца. Ты можешь себе вообразить как это, когда не хочется ни есть, ни спать, ни смеяться, ни плакать, но приходится все это делать, чтобы и в самом деле не стать мертвецом?