— Наша партия должна быть одновременно легальной и нелегальной, именно это определяет ее структуру и де-ятельность. Когда обстоятельства загнали нас в полупод-полье, мы объединили в своих руках преимущества ле-гальности и преимущества нелегальности, теперь же у нас одни неудобства и от того, и от другого: теряя статус офи-циально признанной партии, мы теряем возможность от-крыто отстаивать свои требования и занимать в качестве коммунистов ключевые позиции буржуазии, но одновре-менно мы слишком известны: руководители партии за-травлены, у врага есть списки, адреса, он изучил нашу так-тику. Нужно выходить из этого положения как можно быстрее. Но как? Подшучивая над немцами, царапая в об-щественных туалетах «Смерть фрицам»?
Брюне пожал плечами, Шале поднимает руку, призы-вая его к молчанию.
— Предположим, мы сможем организовать волнения, покушения и стачки. Но кому это пойдет на пользу? Анг-лийскому империализму. И то ненадолго, потому что Анг-лия заведомо побеждена. Но если мы снова станем легаль-ной партией со своей программой, со своим местом в политической сфере, мы сможем требовать создания на-родного правительства, располагающегося в Париже, и выдвинуть обвинения против поджигателей войны. Тогда и только тогда встанет вопрос о новой форме нелегальной деятельности, искуснее приспособленной к обстоятельст-вам.
— И ты воображаешь, что немцы…? Шале лукаво перебивает его:
— Ты знаешь «Глас народа»? Это газета бельгийской компартии.
— Знаю, — говорит Брюне.
Выдержав паузу, Шале улыбается и бесстрастно добав-ляет:
— С июня «Глас народа» снова выходит.
Брюне оседает на стуле, запускает руку в карман и сжи-мает еще теплую трубку. Он спрашивает:
— А что следует делать здесь?
— Прямо противоположное тому, что делаешь ты.
— То есть?
— Нападать на империализм буржуазных демократий, нападать на де Голля и Петэна, поддерживать в массах во-лю к миру.
— А по отношению к немцам?
— Сугубая сдержанность.
— Хорошо, — не возражает Брюне.
Шале потирает руки: он славно поработал и доволен.
— Мы с тобой, — говорит он, — разделим работу на-двое. Товарищи нуждаются в том, чтобы их мало-помалу прибрали к рукам, но лучше, чтобы это был не ты: ими займусь я. А ты поработаешь с беспартийными.
— И что же мне следует делать?
Шале внимательно смотрит на Брюне, но кажется, буд-то он его не видит: он размышляет.
— В настоящий момент, — говорит он, — твоя знаме-нитая организация скорее опасна, чем полезна. Но это хо-рошо, что она существует, и она однажды сможет сослу-жить службу: было бы желательно ее законсервировать, не ликвидируя ее полностью. Только ты можешь это сделать.
— Бедняги, — сокрушается Брюне. -А?
— Я говорю: бедняги.
Шале удивленно смотрит на него.
— А что это за парни?
— Радикалы, — отвечает Брюне. — Социалисты… Есть и вовсе беспартийные.
Шале пожимает плечами.
— Радикалы! — о презрением цедит он.
— Они хорошо работают, — заверяет Брюне. — И по-том, знаешь ли, потерявшим надежду здесь трудно вы-жить.
Он останавливается, он уловил звуки чужого, заимство-ванного голоса, это голос предателя. Он говорил: «Не на-пускай на себя вид смотрителя покойницкой». Он гово-рил: «Бедняги, у них смерть в душе».
— В любом случае, это люди пропащие, — чеканит Шале. — Остается только оставить их околевать.
Он ухмыляется.
— Радикалы? По мне так уж лучше нацисты.
Это псы, но у них есть социальное чутье.
Брюне думает о Тибо. Он вспоминает его широко сме-ющийся рот и думает: «Он пропащий, но стоит меньше, чем нацисты, у него нет социального чутья». Он вспоми-нает: «У нас был радиоприемник». Брюне начинает дро-жать. Он думает: «Наш радиоприемник». Он встает, под-ходит к Шале, теперь они стоят лицом к лицу. Брюне говорит:
— Что ж, все это звучит правдоподобно!
— Еще бы, — с ворчливой сердечностью отзывается Шале, — еще бы не правдоподобно!
— Все на свете правдоподобно, — говорит Брюне. — Можно доказать, что угодно.
— Тебе нужны доказательства?
Шале роется во внутреннем кармане кителя. Он выни-мает грязную помятую газету.
— Держи.
Брюне берет газету: это «Юманите». Он читает: № 95, за 30 декабря 1940 года. Газета так истерта, что наполови-ну рвется, когда он ее разворачивает. Он пытается читать передовицу, но не может. Он думает: «Это «Юманите»» и вслепую проводит пальцами по буквам названия и заго-ловков. Это «Юманите», я в ней писал. Он старательно сворачивает газету и протягивает ее Шале.
— Ладно.
Сейчас он выйдет и улыбнется Шнейдеру, он ему ска-жет: «Ты мне это говорил». Мыльный пузырь тут же лопа-ется: нет больше никакого Шнейдера. Есть Викарьос, ос-ведомитель. Свет меркнет у него перед глазами, его легко хлопают по плечу, он вздрагивает. Это Шале: губы Шале кривит мальчишеская улыбка, его рука с механической точностью отстраняется и падает вдоль тела.
— Вот так-то, — говорит Шале. — Вот так-то, дружище!
— Вот так-то! — повторяет Брюне.
Они смотрят друг другу в глаза, они качают головами и улыбаются. В тридцать девятом году он меня боялся.
— Мне нужно пойти предупредить Тибо, — говорит Брюне. — Можешь остаться здесь.
Шале трясет головой, его черты опадают, он говорит ребячливым тоном:
— Ладно, завернусь в одеяло и растянусь на кровати.