— Вот и пришли.
— Не хочу, — резко сказал Филипп. -Что?
— Не хочу идти к вам.
— Ты предпочитаешь, чтобы тебя задержали немцы?
— Не хочу, — повторил Филипп, глядя себе под ноги. — Мне нечего вам сказать, и я вас не знаю.
— Ах, вот оно что, — протянул Даниель. — Вот оно что! Он двумя руками взял его за голову и насильно припод-нял ее.
— Ты меня не знаешь, зато я тебя знаю, — сказал он ему, — я сам могу рассказать тебе, что с тобой произошло.
Он продолжал, погрузив свой взгляд в глаза Филиппа:
— Ты был в северной армии, началась паника, и ты уд-рал. Потом, вероятно, не было возможности снова найти свой полк. Ты вернулся домой, твоя семья смылась, и ты переоделся в гражданское и прямиком пошел утопиться в Сене. Не потому, что ты сверхпатриот, но тебе невыноси-ма мысль, что ты трус. Разве я ошибся?
Мальчик не двигался, но глаза его еще больше расши-рились, и у Даниеля пересохло во рту, он чувствовал, что тревога поднимается в нем, как прилив; он повторил ско-рее громко, чем уверенно:
— Разве я ошибся?
Филипп что-то промычал в ответ, но тело его расслаби-лось; тревога отступила, от радости у Даниеля перехватило дыхание, его сердце заметалось и заполошно заколотилось в груди.
— Пойдем ко мне, — прошептал он, — я знаю лекарство.
— Лекарство от чего?
— От всего. Я могу научить тебя многому.
У Филиппа был усталый и успокоенный вид; Даниель подтолкнул его к воротам. Красивых ребят, за которыми он охотился на Монмартре или Монпарнасе, он никогда еще не решался приводить к себе домой. Но сегодня кон-сьержка и большая часть жильцов улепетывала по дорогам между Монтаржи и Жьеном, сегодня был праздник. Они молча поднялись. Даниель вставил ключ в скважину, не выпуская руки Филиппа. Он открыл дверь и посторонился:
— Входи.
Филипп нерешительно вошел.
— Дверь напротив — это гостиная.
Он повернулся к нему спиной, запер дверь на ключ и положил его в карман. Когда он присоединился к Филип-пу, тот стоял перед этажеркой и заинтересованно разгля-дывал статуэтки.
— Потрясающе!
— Неплохие, — согласился Даниель, — Они действи-тельно неплохие. Но, главное, они настоящие. Я их сам купил у индейцев.
— А это? — спросил Филипп.
— Это портрет умершего ребенка. В Мексике, когда кто-нибудь умирает, зовут специального художника для мерт-вых. Он рисует труп с чертами живого человека. Вот что из этого получается.
— Вы были в Мексике? — спросил Филипп с оттенком уважения.
— Я прожил там два года.
Филипп с восторгом смотрел на портрет красивого, бледного и гордого ребенка, который из лона смерти воз-вращал ему свой взгляд с уверенностью и серьезностью посвященного. «Они похожи друг на друга, — подумал Да-ниель. — Оба светловолосые, оба дерзкие и бледные, один на картине, другой против нее, ребенок, который хотел умереть, и ребенок, который действительно умер, смотрят друг на друга; смерть была тем, что их разделяло: ничто, плоская поверхность полотна».
— Потрясающе! — повторил Филипп.
Невероятная усталость вдруг сразила Даниеля. Он вздох-нул и опустился в кресло. Мальвина прыгнула ему на ко-лени.
— Вот! Вот! — сказал он, гладя ее. — Умница моя, Маль-вина, красивая моя.
Он повернулся к Филиппу и слабым голосом сказал:
— В баре есть виски. Нет, справа, маленький китайский шкафчик; там. Там же и стаканы. Обслужи нас; побудь горничной.
Филипп наполнил два стакана, один протянул Даниелю и остался стоять перед ним. Даниель залпом выпил виски и почувствовал себя лучше.
— Будь вы поэтом, — сказал он ему, внезапно переходя на «вы», — вы бы почувствовали, что в нашей встрече есть некая предопределенность.
Мальчик кокетливо засмеялся:
— Кто вам сказал, что я не поэт?
Он смотрел Даниелю прямо в глаза: с того момента, как он вошел в комнату, вид и манеры его изменились. «На него наводят робость отцы семейства, — раздосадованно подумал Даниель, — он больше меня не боится, потому что догадался, что я таковым не являюсь». Он сделал вид, будто колеблется.
— Я вот что думаю, — задумчиво проговорил он, — за-интересуешь ли ты меня?
— Вы лучше бы подумали об этом немного раньше, — ответил Филипп. Даниель улыбнулся:
— Время еще есть. Если ты мне наскучишь, я выставлю тебя вон.
— Не стоит труда, — сказал Филипп. Он направился к двери.
— Останься, — окликнул Даниель. — Я хорошо знаю, что я тебе нужен.
Филипп спокойно улыбнулся, вернулся и сел на стул. Поппея прошла мимо него, он поймал ее и посадил себе на колени, причем она не сопротивлялась. Он ласково, с наслаждением погладил ее.
— Большой плюс для тебя, — удивленно сказал Дани-ель. — В первый раз она позволяет такое.
По физиономии Филиппа скользнула извилистая фа-товатая ухмылка.
— Сколько у вас кошек? — спросил он, потупив взор.
Поппея прошла мимо него, он поймал ее и посадил себе на колени, причем она не сопротивлялась. Он ласково, с наслаждением погладил ее.
— Большой плюс для тебя, — удивленно сказал Дани-ель. — В первый раз она позволяет такое.
По физиономии Филиппа скользнула извилистая фа-товатая ухмылка.
— Сколько у вас кошек? — спросил он, потупив взор.
— Три.
— Большой плюс для вас.
Он чесал голову Поппеи, и та начала мурлыкать. «Этот шпаненок выглядит более непринужденно, чем я, — по-думал Даниель, — он знает, что нравится мне». Он резко спросил, чтобы привести его в замешательство: