— Тогда на ла Канебьер?
— Ла Канебьер? Нет! Да, да, если хочешь.
— На набережные на углу ла Канебьер, — сказал Борис.
— Хорошо, месье Сергин.
«Бездельник!» — подумал Борис. Машина тронулась, и Борис стал смотреть в окно, ему не хотелось разговари-вать, потому что шофер мог их слышать.
— Ну что Лола? — спросила Ивиш.
Он повернулся к ней: у нее был совершенно непринуж-денный вид; он приложил палец к губам, но она повтори-ла звучно и громко, как будто шофер был просто деревян-ной чуркой:
— Как Лола? У тебя есть от нее известия? Он, не отвечая, пожал плечами.
— Эй!
— Известий нет, — сказал он.
Когда Борис лечился в Туре, Лола приехала и посели-лась рядом с ним. В начале июня его эвакуировали в Мар-сель, а она заехала в Париж, чтобы взять деньги в банке перед тем, как присоединиться к нему. С тех пор произо-шли «события», и он больше ничего не знал. Толчок бро-сил его на Ивиш; они занимали так мало места в «бьюике», что он вспомнил время, когда они только что приехали в Париж: они развлекались, считая себя двумя сиротами, за-блудившимися в Париже, и часто вот так прижимались друг к другу на скамье в «Доме» или в «Куполе». Он под-нял голову, собираясь напомнить ей об этом, но увидел, какая она угрюмая, и только сказал:
— Париж взят, ты знаешь?
— Знаю, — безразлично сказала Ивиш.
— А что твой муж?
— Никаких известий.
Она наклонилась к нему и тихо сказала:
— Пусть он подохнет.
Борис бросил взгляд на шофера и увидел, что тот смот-рит на них в зеркало. Он толкнул локтем Ивиш, и она за-молчала: но на ее губах сохранялась злобная и мрачная улыбка. Машина остановилась в нижней части ла Кане-бьер. Ивиш спрыгнула на тротуар и повелительно-непри-нужденно сказала шоферу:
— Заедете за мной в кафе «Риш» в пять часов.
— До свиданья, месье Сергин, — любезно попрощался шофер.
— Пока, — раздраженно сказал Борис.
Он подумал: «Я вернусь на трамвае». Он взял Ивиш за руку, и они пошли вверх по ла Канебьер. Мимо прошли офицеры; Борис их не поприветствовал, и их это, похоже, нисколько не задело. Борис был раздосадован, потому что женщины на него оборачивались.
— Ты не отдаешь честь офицерам? — спросила Ивиш.
— Зачем?
— На тебя смотрят женщины, — заметила Ивиш. Борис не ответил; одна брюнетка улыбнулась ему, Ивиш
живо обернулась.
— Да, да, он красив, — сказала она в спину брюнетке.
— Ивиш! — взмолился Борис. — Не привлекай к нам внимания.
Это была новая надоевшая песенка. Однажды утром кто-то сказал ему, что он красив, и с тех пор все ему это по-вторяли, Франсийон и Табель прозвали его «Рожица Аму-ра».
Однажды утром кто-то сказал ему, что он красив, и с тех пор все ему это по-вторяли, Франсийон и Табель прозвали его «Рожица Аму-ра». Естественно, Борис не поддавался на лесть, но это раздражало, потому что красота — не мужское качество. Было бы предпочтительнее, чтобы все эти бабы занима-лись своими ягодицами, а мужчины, проходя, немного об-ращали внимание на Ивиш, не слишком, но как раз до-статочно, чтобы она чувствовала себя привлекательной.
На террасе кафе «Риш» почти все столики были заняты; они сели среди смазливых темноволосых девок, офицеров, элегантных солдат, пожилых мужчин с жирными руками; безобидная доброжелательная публика, их можно убить, но не причиняя им боли. Ивиш принялась дергать себя за локоны. Борис спросил ее:
— Что-то не так?
Она пожала плечами. Борис вытянул нот и ощутил скуку.
— Что будешь пить? — спросил он.
— У них хороший кофе?
— Так себе.
— Я до смерти хочу выпить кофе. Там они варят отвра-тительный.
— Два кофе, — сказал Борис официанту. Он повернулся к Ивиш и спросил: — Как у тебя дела со свекром и све-кровью?
Страсть угасла на лице Ивиш.
— Нормально. Постепенно становлюсь похожей на них. — Она, усмехнувшись, добавила: — Свекровь говорит, что я на нее похожа.
— Что ты делаешь целый день?
— К примеру, вчера я встала в десять часов, как можно медленнее привела себя в порядок. Так прошло полтора часа, затем читала газеты…
— Ты не умеешь читать газеты, — сурово сказал Борис.
— Да, не умею. За обедом говорили о войне, и мамаша Стюрель пустила слезу, вспомнив о своем дорогом сыноч-ке; когда она плачет, ее губы приподнимаются, и мне всег-да кажется, что сейчас она начнет смеяться. Потом мы вя-зали, и она мне, как женщина женщине, призналась: Жорж был слабого здоровья, когда был маленьким, представля-ешь, у него был энтерит в восемь лет, если бы ей пришлось выбирать между сыном и мужем, это было бы ужасно, но она предпочла бы, чтобы умер муж, потому что она боль-ше мать, чем жена. Затем она мне говорила о своих болез-нях: матка, кишечник и мочевой пузырь, кажется, с ними не все в порядке.
У Бориса на языке вертелась великолепная шутка: она пришла так быстро, что он засомневался, не вычитал ли он ее где-то? Однако нет. «Женщины между собой говорят о своем домашнем или физиологическом хозяйстве». Но фраза получалась немного педантичной, похоже на выска-зывание Ларошфуко. «Женщине нужно говорить о своем домашнем или физиологическом хозяйстве», или «когда женщина не говорит о своем домашнем хозяйстве, она го-ворит о своем физиологическом хозяйстве». Так, да, мо-жет быть… Он подумал, не рассказать ли эту шутку Ивиш? Но Ивиш все меньше и меньше понимала шутки. Он про-сто сказал: