«Мои люди погибли», — отвечает крепыш. — «Мои тоже, — говорит Брюне. — Как тебя зовут?» — «Что?» — переспра-шивает капрал. — «Я спрашиваю, как тебя зовут?» — «А, по-нял! Шнейдер. А тебя?» — «Брюне». Они молчат. «Зачем мне понадобилось звать этого малого, он будет меня толь-ко стеснять». Брюне смотрит на часы: пять часов, солнце прячется за казармой, но небо по-прежнему пылает. Ни об-лачка, ни содрогания: мертвое море. Все молчат; вокруг Брюне люди пытаются уснуть, спрятав голову в руки, но тревога им мешает: они выпрямляются, вздыхают или на-чинают чесаться. «Эй! — говорит Мулю. — Эй! Смотрите!» Брюне оборачивается: позади него, под конвоем немец-ких часовых вдоль стены проходит с десяток офицеров. «Значит, они еще остались?- спрашивает блондинчик сквозь зубы. — Значит, не все драпнули?» Офицеры молча удаляются, ни на кого не глядя; люди криво ухмыляются и при их приближении отворачиваются: можно подумать, что они боятся друг друга. Брюне ищет взгляд Шнейдера, и они друг другу улыбаются. Внизу, у земли, слышна какая-то перебранка: это сержант переругивается с блон-динчиком. «Все, — говорит блондинчик. — Кто на автомо-билях, кто на мотоциклах — все они смылись, а нас оста-вили в дерьме». Сержант скрещивает руки: «Неприятно слышать это. Все-таки неприятно». — «Это нам сказали сами фрицы, — отвечает блондинчик. — Они нам сказали, когда взяли нас в плен: французская армия — армия без ко-мандиров». — «А та война, разве ее не командиры выиг-рали?» — «То были другие». — «Такие же! Только войска у них были другие». — «На что намекаешь? Значит, это мы проиграли войну? Или капралы с сержантами? Ну, гово-ри, ты ведь один из них». — «А! — отвечает сержант. — Я и говорю: вы побежали от врага и предали Францию». Лам-
8 Ж.П. Сартр
225
бер, который их молча слушал, покраснел и наклонился к сержанту: «А скажи-ка, дружок, как случилось, что ты оказался здесь, если ты не удрал? Может, ты считаешь, что погиб на поле брани и что мы сейчас в раю? А я думаю, что тебя взяли в плен, потому что ты не успел уле-петнуть».
— «Я тебе не дружок: я сержант и гожусь тебе в отцы. К тому же, я не улепетывал, меня взяли, когда у меня кончились патроны». Со всех сторон к ним подпол-зают пленные; блондинчик, смеясь, призывает их в сви-детели: «Вы слышите?» Все смеются. Блондинчик повора-чивается к сержанту: «Да, папаша, да, ты подстрелил двадцать парашютистов и в одиночку остановил танк. Я то-же могу приврать: доказательств-то нет». Сержант пока-зывает на своем кителе три светлых пятна, его глаза свер-кают: «Медаль за воинскую доблесть, Почетный легион, крест за боевые заслуги, я их получил в четырнадцатом году, когда всех вас еще на свете не было: вот мои дока-зательства». — «А где они, твои награды?» — «Я их сорвал, когда подошли немцы». Вокруг него все кричат; они лежат на животах, задирают ноги к затылкам, как тюлени; они орут, их лица от напряжения краснеют; сержант сидит по-турецки и возвышается над ними, один против всех. «Эй! Скажи, балбес, — кричит один из пленных, — ты дума-ешь, я собирался воевать, когда радио папаши Петэна трубило нам в уши, что Франция попросила перемирия?» И другой: «А ты бы хотел, чтобы мы погибали, пока гене-ралы торгуются с фрицами о жирных кусках для себя в историческом замке?» — «А почему бы и нет? — запаль-чиво кричит сержант. — В конце концов, война для того и есть, чтобы убивать людей, разве не так?» Секунду они молчат, ошеломленные и негодующие; сержант этим поль-зуется и продолжает: «Давно уже я за вами наблюдаю, пар-ни сорокового года, все вы пройдохи, шалопайские рожи, бузотеры. С вами не смели разговаривать, как надо; вам надо было, чтобы капитан снял кепи в руку и обратился бы к вам на такой манер: «Тысяча извинений, вас не слишком затруднит отправиться в наряд?» Я говорил себе: «Внимание! Скоро начнется катавасия, и что будут делать мои храбрецы-командиры?» А еще и эта глупость: отпус-ка! Когда я увидел, что начинаются отпуска, я сказал себе: дело дрянь! Отпуска! Экие цацы! Их, видите ли, отпуска-
ли в койки к девкам, чтобы те вас малость порасслабили. Разве в четырнадцатом у нас были отпуска?» — «Да, были, именно что были». — «Откуда ты это знаешь, сопляк? Ты там был?» — «Я там не был, но мой старик был, и он рас-сказывал». — «Значит, твой старик воевал в Марселе. По-тому что мы ждали отпусков два года с лишним, а их все откладывали неизвестно почему. Ты знаешь, сколько вре-мени я провел дома за четыре с лишним года войны? Двад-цать два дня. Да, двадцать два дня, мой мальчик, удивля-ешься? И еще меня считали везучим». — «Ладно, — сказал Ламбер, — только не пересказывай нам свою бжирафию». — «Я вам не пересказываю свою биографию, я вам только объясняю, почему мы выиграли ту войну, а вы проиграли эту». Глаза блондинчика блестят от гнева: «Раз ты такой мудрый, ты, может, объяснишь нам, почему вы проиграли мир?» — «Мир?» — удивленно переспрашивает сержант. Все вокруг кричат: «Да! Мир! Мир! Ты проиграл мир». — «Вы, — говорит блондинчик, — вы, старые вояки, как вы защитили своих сыновей? Вы заставили за это заплатить Германию? Вы ее разоружили? А Рейнская область? А Рур? А испанская война? А Абиссиния?» — «А Версальский до-говор? — подхватывает долговязый парень с конусообраз-ным черепом. — По-твоему, я его подписал?» — «А что, я?» — возмущенно смеясь, говорит сержант. — «Да, ты! Конечно, ты! Ты голосовал, разве нет? А я вот не голосо-вал, мне только двадцать два года, я ни разу еще не голо-совал». — «Что это доказывает?» — «Это доказывает, что ты голосовал как мудак и что именно ты ткнул нас носом в это дерьмо.
— «Что это доказывает?» — «Это доказывает, что ты голосовал как мудак и что именно ты ткнул нас носом в это дерьмо. У тебя было двадцать лет в запасе, ты мог предотвратить эту войну, а что ты сделал? Потому-то я тебе и говорю, приятель, что мы друг друга стоим; будь у меня командиры и оружие, я бы сражался не хуже тебя. А чем я сражался? У меня даже патронов не было». — «А кто в этом виноват?! — взрывается сержант. — Кто голосовал за Сталина? Кто бастовал из-за ерунды, лишь бы досадить хозяину? Кто требовал повышения зарплаты? Кто отказы-вался от сверхурочных? Автомобили подавай и велосипе-ды, да? Подружки, оплачиваемые отпуска, воскресенья за городом, молодежные турбазы, кино? Вы были отъявлен-ными лентяями. Я же работал даже по воскресеньям, и всю свою собачью жизнь…» Блондинчик багровеет, он на
8*