— Ну как?
— Ни в какую. Они утверждают, что у них нет риги, но я-то ее видел, их ригу. Она там, в глубине двора. Неужели я похож на разбойника с большой дороги?
— Знаешь, — сказала она, — после четырнадцати часов поездки мы навряд ли так уж хорошо выглядим.
Он более внимательно посмотрел на нее, и под его взгля-дом она почувствовала, что нос ее загорается, как фара; сейчас он скажет, что у меня покраснел нос.
Он сказал:
— У тебя мешки под глазами, бедняжка моя. Ты, долж-но быть, очень устала.
Она живо вытащила из сумочки пудреницу и внима-тельно посмотрелась в зеркальце, от моего вида испуга-ешься: при свете луны лицо ее казалось изукрашенным темными пятнами; некрасивость еще ладно, но грязь она ненавидела.
— Что будем делать? — спросил Жак в замешательстве. Она вынула пуховку и слегка провела ею по скулам и под
глазами.
— Что хочешь, — сказала она.
— Я спрашиваю у тебя совета.
Он на лету схватил руку, которая держала пуховку, и, властно улыбаясь, остановил ее. Я прошу у тебя совета, на этот раз я прошу у тебя совета, каждый раз, как я прошу у тебя совета, мой бедный друг, ты же знаешь, что все рав-но сделаешь иначе. Чтобы сформулировать свое мнение, ему необходимо критиковать мнение других. Она предло-жила наугад:
— Поедем дальше, может быть, встретим более любез-ных людей.
— Большое спасибо! Хватит и этих. Фу! — зло фыркнул он. — Ненавижу крестьян.
— Тогда, может быть, будем ехать всю ночь? Жак сделал большие глаза:
— Всю ночь?
— Завтра мы были бы в Гренобле, мы могли бы отдо-хнуть у Блерьо, двинуться в путь после полудня и перено-чевать в Кастеллане, а послезавтра быть в Жуане.
— И не думай об этом!
Он напустил на себя серьезность и добавил:
— Я страшно устал. Я усну за рулем, и мы проснемся в кювете.
— Я могу тебя сменить.
— Дорогая, уясни наконец, что я никогда не позволю тебе вести машину ночью. С твой близорукостью это было бы убийством. Дороги забиты телегами, грузовиками, ав-томобилями, а ведут их люди, которые никогда не сидели за рулем и теперь от страха побежали, куда глаза глядят. Нет, нет, тут нужна мужская реакция.
Открылись ставни, и в окне возникло чье-то лицо.
— Дадите вы нам спокойно поспать? — раздался грубый голос. — Поищите другое место для болтовни, черт бы вас побрал!
— Благодарю вас, — сказал Жак с оскорбительной иро-нией, — вы очень любезны и гостеприимны.
Он сел в машину, хлопнул дверцей и резко газанул. Одетта покосилась на него: лучше было молчать; Жак гнал машину со скоростью восемьдесят километров в час, по-тушив все огни, так как он опасался воздушного налета. К счастью, было полнолуние; ее вдруг бросило к дверце.
— Что ты делаешь?
Он, почти не притормозив, бросил машину на попере-чную дорогу. Они ехали еще некоторое время, потом Жак резко затормозил и поставил машину в конце дороги под густыми деревьями.
— Мы будем спать здесь.
— Здесь?
Он открыл дверцу и, не отвечая, вышел. Она выскольз-нула за ним, воздух был довольно прохладным.
— Ты хочешь спать снаружи?
— Нет.
Она с вожделением посмотрела на черную мягкую тра-ву, наклонилась и потрогала ее, как воду.
— Послушай, Жак! Нам будет так хорошо; можно вы-нести из машины одеяла и подушку.
— Нет, — повторил он. И твердо добавил: — Мы будем спать в машине, неизвестно, кто сейчас бродит по доро-гам.
Она смотрела, как он, заложив руки в карманы, ходит взад-вперед молодым пританцовывающим шагом; дьяволь-ская скрипка играет в деревьях, Жак вынужден прыгать и танцевать в такт этой мелодии. Он повернул к ней озабо-ченное и постаревшее лицо, взгляд его блуждал. «У него неуверенный вид; кажется, ему стыдно». Он вернулся к машине, и молодость и горячность магического инстру-мента завладели им, он явно взбодрился. «Знаю, он нена-видит спать в машине. Но кого он наказывает? Себя или меня?» Она чувствовала себя виноватой, не зная, почему.
— Отчего у тебя такое лицо? — спросил он. — Мы на больших неоглядных дорогах, нас ждут приключения: чем ты недовольна?
Она опустила глаза: «Я не хотела уезжать, Жак, я не бо-юсь немцев, я хотела остаться дома; если война продлится, мы будем отрезаны от Матье, мы даже не будем знать, жив ли он».
— Отчего у тебя такое лицо? — спросил он. — Мы на больших неоглядных дорогах, нас ждут приключения: чем ты недовольна?
Она опустила глаза: «Я не хотела уезжать, Жак, я не бо-юсь немцев, я хотела остаться дома; если война продлится, мы будем отрезаны от Матье, мы даже не будем знать, жив ли он». Она сказала:
— Я думаю о своем брате и о Матье.
— В данный момент, — с горькой улыбкой сказал Жак, — Рауль в Каркассоне, в своей постели.
— Но Матье…
— Вбей себе в голову, — ответил Жак раздраженно, — что мой брат поступил на нестроевую службу и следова-тельно не подвергается никакой опасности. Он попадет в плен, только и всего. Ты воображаешь, что все солдаты герои. Увы, мой бедный дружок, Матье сейчас марает бу-магу в каком-нибудь штабе; там так же спокойно, как в тылу; может быть, он даже в большей безопасности, чем мы в данный момент. На их жаргоне это называется «блиндаж». Впрочем, я только радуюсь за него.
— Быть пленным нелегко, — сказала Одетта, не подни-мая глаз.