думает: дело не в его персоне. Сейчас смотрит и судит не Шале; сам Шале не судит, не думает, не видит. Не нужно замыкаться на его личности, надо исключить личное до-стоинство и гордыню. Он говорит:
— Значит, СССР не станет воевать? Но почему?
— Потому что ему нужен мир, потому что поддержание мира уже двадцать лет является первейшей целью его вне-ней политики.
— Да, — с досадой говорит Брюне. — Я это когда-то слышал в речах на митинге четырнадцатого июля.
Он смеется.
— Поддерживать мир? Какой мир? Воюют все — от Норвегии до Эфиопии.
— Вот именно, — подтверждает Шале. — СССР же останется вне конфликта и приложит все усилия, чтобы он не распространился.
— Откуда вы это знаете? — с иронией спрашивает Брю-не. — Вас поставил в известность сам Сталин?
— Нет, не Сталин, — спокойно отвечает Шале — Мо-лотов.
Брюне смотрит на него, открыв рот: Шале продолжает
— Первого августа на заседании Верховного Совета Молотов заявил, что СССР и Германия имеют сходные основные интересы и что германо-советское соглашение основывается на этой общности целей.
— Ладно, — соглашается Брюне. — И что же дальше?
— В ноябре, — продолжает Шале, — он посетил Бер-лин, где его восторженно приняли. Там он разоблачил ма-невры английской и англофильской прессы; он сказал — я почти цитирую: «Буржуазные демократии возлагают свои последние надежды на разногласия, которые нас якобы разделяют с Германией; но скоро они увидят, что эти раз-ногласия существуют только в их воображении».
— Брось! — говорит Брюне. — Он был просто вынужден это сказать.
— Три недели назад, — продолжает Шале, — СССР и Германия заключили торговое соглашение. СССР поста-вит двадцать пять миллионов центнеров зерна, полтора миллиона тонн мазута, смазочных материалов, нефти и тя-желых масел.
— Торговый договор? — спрашивает Брюне. -Да.
— Так, — говорит Брюне. — Понял.
Он встает, подходит к окну, прижимает лоб к ледяным стеклам, смотрит, как падают капли дождя.
— Я не…
— Что? — спрашивает за его спиной Шале.
— Ничего. Значит, я ошибся, вот и все.
Он оборачивается, снова садится, выбивает трубку о каб-лук.
— Если ты воспримешь ситуацию конкретно, — заду-шевно говорит Шале, — то увидишь, что французские тру-дящиеся нисколько не заинтересованы в том, чтобы СССР принял участие в конфликте.
— Французские трудящиеся здесь, в лагере. Или в дру-гих, ему подобных. А те, что не здесь, принудительно ра-ботают на фрицев.
— Что ж, верно, — подтверждает Шале, — именно поэ-тому необходимо, чтобы СССР продолжая свою независи-мую политику. Он становится сейчас решающим факто-ром европейской политики. В конце войны воюющие страны будут истощены, и он продиктует им условия мир-ного договора.
— Хорошо, — говорит Брюне. — Хорошо. Хорошо. Шале уже не дрожит: он встал, быстро ходит вокруг сту-ла, вынимает руки из карманов, он на глазах расцветает.
Брюне наклоняется, поднимает щепку и начинает чистить трубку, он промерз до костей, но ему это безразлично: холод и голод не имеют больше никакого значения.
— Принимая все это во внимание, — продолжает Шале, — чего должны требовать французские массы?
— Я тебя о том и спрашиваю, — не поднимая головы, говорит Брюне.
Голос Шале кружится вокруг его затылка, то близкий, то отдаленный, ботинки Шале весело поскрипывают.
— Французские массы, — отвечает он, — должны сфор-мулировать четыре требования: первое — немедленное подписание мира, второе — франко-советский пакт о не-нападении по типу германо-советского пакта, третье — торговый договор с СССР, который избавит наш пролета-риат от голода, четвертое — всеобъемлющее урегулирова-ние европейского конфликта с участием СССР.
— А внутренняя политика? — спрашивает Брюне.
— При каждом удобном случае и всеми возможными средствами надо требовать легальности для компартии и разрешения печатать «Юманите».
— Нацисты позволят выпускать «Юманите»? — оше-ломленно спрашивает Брюне.
— Они нас держат про запас, — говорит Шале. И неспешно добавляет:
— А на кого, по-твоему, им опираться? Все партии в пол-ном разложении, их лидеры сбежали.
— Но они могут организовать чисто фашистское дви-жение.
— Во всяком случае, могут попытаться. И, по правде говоря, пытаются; но они не дураки, они хорошо знают, что никогда не увлекут за собой народные массы. Нет, един-ственная организация, которая поднялась против войны, которая защитила германо-советский пакт, которая сохра-нила доверие масс, — это наша партия, и, можешь быть уверен, немцы это знают.
— Ты хочешь сказать, что они нам протягивают руку?
— Еще нет. Но факт есть факт: их пресса на нас не на-падает. И потом, абсолютно очевидно, что они подписали секретные соглашения с СССР относительно европейских компартий.
Он наклоняется над Брюне и доверительно произносит:
— Наша партия должна быть одновременно легальной и нелегальной, именно это определяет ее структуру и де-ятельность. Когда обстоятельства загнали нас в полупод-полье, мы объединили в своих руках преимущества ле-гальности и преимущества нелегальности, теперь же у нас одни неудобства и от того, и от другого: теряя статус офи-циально признанной партии, мы теряем возможность от-крыто отстаивать свои требования и занимать в качестве коммунистов ключевые позиции буржуазии, но одновре-менно мы слишком известны: руководители партии за-травлены, у врага есть списки, адреса, он изучил нашу так-тику.
Он наклоняется над Брюне и доверительно произносит: