В вагоне хохочут: «Вовремя он всполошился, у него нюх, самое время об этом спрашивать». Мулю наклоняется, при-ставив рупором руки ко рту, и кричит: «В мою задницу!» Голова исчезает. Все смеются, потом смех утихает; Жю-рассьен говорит: «Сыграем, ребятки? Все лучше, чем га-дать на кофейной гуще». — «Давай», — отвечают ему. Плен-ные садятся по-турецки вокруг свернутой вчетверо шинели, Жюрассьен собрал карты, он сдает. Рамелль молча грызет ногти; губная гармошка играет вальс; стоящий у внутрен-ней стенки пленный задумчиво курит немецкую сигарету.
Он отрешенно говорит: «Приятно курнуть». Шнейдер по-ворачивается к Брюне и виновато сознается: «Я не мог иы соврать». Брюне, не отвечая, пожимает плечами, Шнейдер повторяет: «Нет, я не мог». — «Это ничего не дало бы, — от-вечает Брюне, — так или иначе, они сами об этом скоро узнают». Он отдает себе отчет, что откликается слишком вяло; он злится на Шнейдера из-за остальных. Шнейдер со странным видом смотрит на него и говорит: «Жалко, что ты не знаешь немецкого». — «Почему?» — удивляется Брюне. — «Потому что ты рад был бы сообщить им сам». — «Ошибаешься», — устало отвечает Брюне. — «Ты ведь так желал этого отъезда в Германию», — напоминает Шней-дер. — «Что ж, это правда, — признает Брюне, — я его желал». Наборщик снова начинает дрожать, Брюне обни-мает его за плечи и неуклюже прижимает к себе. Кивком головы он показывает на него Шнейдеру и говорит: «За-молчи». Шнейдер смотрит на Брюне, удивленно улыбаясь; он как будто хочет сказать: «С каких это пор ты стараешь-ся щадить людей?» Брюне отворачивается, но снова видит молодое алчущее лицо наборщика.
Тот смотрит на него, губы его шевелятся, на его помрачневшем лице таращатся большие ласковые глаза. Брюне собирается ему сказать: «Вот видишь, разве я ошибся?» Но ничего не говорит, а только, насвистывая, смотрит на свои свесившиеся над не-подвижными рельсами ноги; солнце заходит, стало про-хладней; мальчишка погоняет коров палкой, они сначала бегут, но потом успокаиваются и величественно удаляют-ся по дороге; мальчик возвращается домой, коровы воз-вращаются в стойло: какое страдание.
Очень далеко над полем кружат черные птицы: еще не все мертвые похоронены. Брюне больше не знает, его ли это тревога или тревога других; он оборачивается и вни-мательно смотрит на пленных: серые и рассеянные лица почти спокойны, он узнает отрешенный вид толпы, гото-вой заполыхать яростью. Он думает: «Хорошо. Очень хо-рошо». Однако особой радости он не испытывает. Поезд трогается, но через несколько минут опять останавливает-ся. Высунувшись из вагона, Мулю изучает горизонт и го-ворит: «Стрелки в ста метрах». — «Ты что, не понимаешь, — говорит Гассу, — они оставят нас здесь до завтра?» — «На-
троение к тому времени будет еще похлеще!» — замечает 'Андре. Брюне всей своей сутью чувствует тягостную непо-движность вагона. Кто-то говорит: «Это уже психическая война начинается». Сухой треск пробегает по вагону, это чей-то смех. Но он тут же угасает; Брюне слышит невоз-мутимый голос Жюрассьена: «Козырь и козырь!», он чув-ствует толчок, оборачивается: рука Жюрассьена, держащая червонный туз, застыла в воздухе, поезд пошел снова; Му-лю поджидает. Вскоре эшелон понемногу набирает ско-рость, затем два рельса вылетают из-под колес, две парал-лельные молнии, которые сейчас затеряются слева среди полей. «Сволочи! — кричит Мулю. — Сволочи! Сволочи!» Люди молчат: они все поняли; Жюрассьен роняет туза на шинель и разглаживает складку; поезд лихо катит с не-большой равномерной одышкой под заходящим солнцем, лицо Шнейдера краснеет, становится зябко. Брюне смот-рит на наборщика и резко хватает его за плечи: «Не делай глупостей, понял? Не делай глупостей, паренек!» Щуплое тело корчится под его пальцами, он их сжимает сильнее, тело расслабляется, Брюне думает: «Я его буду держать до ночи». На ночь фрицы запирают вагон, а к утру он успо-коится. Поезд идет под сиреневым небом в абсолютной тишине; сейчас они уже знают, знают во всех вагонах. На-борщик забылся, как женщина, на плече Брюне. Брюне думает: «Имею ли я право мешать ему спрыгнуть?» Но он не перестает сжимать плечи наборщика. Смех за его спи-ной, голос: «А моя-то еще хотела ребенка! Нужно ей на-писать, чтоб на нее влез сосед». Общий смех. Брюне ду-мает: «Они смеются с горя». Смех заполнил вагон, гнев возрастает; насмешливый голос повторяет: «Какими же мы были идиотами! Какими идиотами!» Картофельное поле, сталелитейные заводы, шахты, каторжные работы: по ка-кому праву?
А по какому праву он его удерживает? «Какими же мы были идиотами!» — повторяет кто-то. Гнев переходит от одного к другому, нагнетается. Брюне чувствует, как под его пальцами покачиваются худые плечи, перекатываются мягкие мышцы, он думает: «Он не сможет этого перене-сти». По какому праву он его держит? Тем не менее, он сжимает его еще сильнее, наборщик говорит: «Ты мне де-
1 1 Ж. П. Сартр
321
лаешь больно!» Брюне не ослабляет хватки: это жизнь ком-муниста, пока он жив, она принадлежит нам. Он смотрит на эту беличью мордочку: пока он жив, да, но жив ли он? Он кончен, пружина сломалась, он больше не сможет ра-ботать. «Отпусти меня! — кричит наборщик. — Черт побе-ри, отпусти меня!» Брюне осознает собственную нелепость; он держит в руках эту оболочку: партийца, который боль-ше не сможет служить партии.
Он хотел бы поговорить с ним, переубедить его, помочь ему, но не может: его слова принадлежат партии, это она придала им смысл; внутри партии Брюне может любить, убеждать и утешать. Набор-щик же выпал из этой огромной световой зоны, Брюне больше нечего ему сказать. Однако этот паренек еще стра-дает. Подыхать так подыхать… Эх! Пусть он решится! Если он выкарабкается, тем лучше для него; если нет, его смерть принесет пользу партии. Вагон смеется все громче; поезд движется медленно; кажется, он вот-вот остановит-ся; наборщик неестественным голосом говорит: «Передай мне банку, мне нужно отлить». Брюне не отвечает, он смотрит на наборщика и видит смерть. Смерть, эту свобо-ду. «Черт возьми, — говорит наборщик, — ты что, не мо-жешь передать мне банку? Ты хочешь, чтобы я напрудил в штаны?» Брюне оборачивается, кричит: «Банку!» Из тем-ноты, светящейся гневом, появляется рука и протягивает ему банку, поезд притормаживает, Брюне колеблется, он впивается пальцами в плечо наборщика, потом вдруг от-пускает, берет банку, какими же мы все-таки были идио-тами, какими идиотами! Пленные перестают смеяться. Брюне чувствует жесткое царапанье у локтя, наборщик поднырнул ему под руку, Брюне протягивает руку, но хва-тает пустоту: серая масса, согнувшись пополам, опрокину-лась, тяжелый полет, Мулю кричит, тень расплющилась на насыпи, ноги расставлены, руки крестом. Брюне слы-шит выстрелы, они уже наготове, наборщик подпрыгива-ет, вот он уже стоит, черный, свободный. Брюне видит выстрелы: пять жутковатых вспышек.
Наборщик начинает бежать вдоль поезда, он испугал-ся, он хочет вернуться назад. Брюне кричит ему: «Прыгай на насыпь, черт возьми! Прыгай!» Весь вагон кричит: «Прыгай! Прыгай!» Наборщик не слышит, он бежит, до-