— Что это для меня значит? — спросил он дрожащим голосом. — Это мне доставляет радость! Когда Франко вошел в Барселону, французы качали головами, они го-ворили, что это прискорбно; но ни один не пошевелил и мизинцем. Что ж, теперь их очередь, пусть и они свое от-ведают! Это мне доставляет радость! — крикнул он в гро-хоте автобуса, который остановился у тротуара. — Это мне доставляет радость!
Они вошли в автобус за молодой женщиной. Гомес сде-лал так, чтобы при посадке увидеть ее подколенки; Ричи и Гомес остались стоять. Толстый мужчина в золотых очках поспешно отодвинулся от них, и Гомес подумал: «От меня, вероятно, пахнет». В последнем ряду сидячих мест один человек развернул газету. Гомес прочел через его плечо: «Тосканини устроили овацию в Рио, где он иг-рает впервые за пятьдесят четыре года». И ниже: «Премье-ра в Нью-Йорке: Рей Милланд и Лоретта Янг в «Доктор женится». Там и тут другие газеты расправляли крылья: Л а Гардиа принимает губернатора Делавэра; Лоретта Янг, по-жар в Иллинойсе; Рей Милланд; муж полюбил меня с того дня, как я пользуюсь дезодорантом «Пите»; покупайте «Крисаргил», слабительное медовых месяцев; мужчина в пижаме улыбался своей молодой супруге; Л а Гардиа улы-бался губернатору Делавэра; «Шахтеры кусок пирога не получат», заявляет Бадци Смит. Они читали; широкие чер-но-белые страницы говорили им о них самих, об их забо-тах, об их удовольствиях; они знали, кто такой Бадди Смит, а Гомес этого не знал; они поворачивали к солнцу, к спи-не водителя большие буквы: «Взятие Парижа» или же «Монмартр в огне». Они читали, и газеты голосили в их руках, но их никто не слушал. Гомес почувствовал, как он постарел и устал. Париж далеко; среди ста пятидесяти миллионов он был один, кто им интересовался, это была всего лишь небольшая личная проблема, едва ли более значимая, чем жажда, раскаляющая ему горло.
— Дай мне газету! — сказал он Ричи.
Немцы занимают Париж. Наступление на юге. Взятие Гавра. Прорыв линии Мажино.
Буквы кричали, но три нефа, болтавшие позади него, продолжали смеяться, не слыша этого крика.
Французская армия невредима. Испания захватила Тан-жер.
Мужчина в золотых очках методично рылся в портфеле, он вынул из него большой ключ, который удовлетворенно рассматривал. Гомесу стало стыдно, ему хотелось сложить газету, как будто там бесстыдно разглашались его самые сокровенные тайны. Эти отчаянные вопли, заставляющие дрожать его руки, эти призывы о помощи, эти хрипы были здесь слишком неуместны, как его пот иностранца, как его слишком сильный запах.
Обещания Гитлера подвергаются сомнению; президент Рузвельт не верит, что…; Соединенные Штаты сделают все возможное для союзников. Правительство Его Величества сделает все возможное для чехов, французы сделают все возможное для республиканцев Испании. Перевязочные материалы, медикаменты, консервированное молоко. По-зор! Студенческая демонстрация в Мадриде с требованием возвратить Гибралтар испанцам. Он увидел слово «Мад-рид» и не смог читать дальше. «Здорово сработано, него-дяи! Негодяи! Пусть они поджигают Париж со всех четы-рех сторон; пусть они превратят его в пепел».
Тур (от нашего собственного корреспондента Аршам-бо): сражение продолжается, французы заявляют, что вра-жеский натиск ослабевает; серьезные потери у нацистов.
Естественно, натиск ослабевает, он будет ослабевать до последнего дня и до последней французской газеты; се-рьезные потери, жалкие слова, последние слова надежды, не имеющие больше оснований; серьезные потери у на-цистов под Таррагоном; натиск ослабевает; Барселона бу-дет держаться.., а на следующий день — беспорядочное бегство из города.
Берлин (от нашего собственного корреспондента Брук-са Питерса): Франция потеряла всю свою промышлен-ность; Монмеди взят; линия Мажино прорвана с ходу; враг обращен в бегство.
Берлин (от нашего собственного корреспондента Брук-са Питерса): Франция потеряла всю свою промышлен-ность; Монмеди взят; линия Мажино прорвана с ходу; враг обращен в бегство.
Песнь славы, трубная песнь, солнце; они поют в Бер-лине, в Мадриде, в своей военной форме, в Барселоне, в Мадриде, в своей военной форме; в Барселоне, Мадриде, Валенсии, Варшаве, Париже; а завтра — в Лондоне. В Туре господа французские чиновники в черных сюртуках бега-ли по коридорам отелей. Здорово сработано! Это здорово, пусть берут все, Францию, Англию, пусть высаживаются в Нью-Йорке, здорово сработано!
Господин в золотых очках смотрел на него: Гомесу ста-ло стыдно, словно он закричал. Негры улыбались, моло-дая женщина улыбалась, кондуктор улыбался, not to grin is a sin1.
Не улыбаться — это грех (англ.).
— Выходим, — улыбаясь, сказал Ричи.
С афиш, с обложек журналов улыбалась Америка. Го-мес подумал о Рамоне и тоже улыбался.
— Десять часов, — сказал Ричи, — мы опоздали только на пять минут.
Десять часов, значит, во Франции три часа: бледный, лишенный надежды день таился в глубине этого замор-ского утра.
Три часа во Франции.
— Вот и приехали, — сказал владелец машины.
Он окаменел за рулем; Сара видела, как пот струится по его затылку; за спиной неистовствовали клаксоны.