— Деларю! Здорово, Деларю!
Матье опустил глаза и увидел людей. Один сидел в соб-ственной блевотине, другой храпел, вытянувшись во весь рост; третий прислонился к стене, у него, как и у Менара, был открыт рот, но он не пел; седоватая борода росла от уха до уха, на носу пенсне, глаза закрыты.
— Здорово, Деларю! Деларю, здорово!
Справа от него другие солдаты были в не менее аховом положении. Гвиччоли расселся на полу, котелок, напол-ненный вином, стоял меж его раздвинутых ног; Латекс и Гримо сидели по-турецки; Гримо держал свою кружку за ручку и бил ею по полу в такт пению Менара; Латекс до запястья запустил руку в ширинку. Гвиччоли что-то ска-зал, но все заглушил голос певца.
— Что ты говоришь? — спросил Матье, приставив ру-пором руку к уху.
Гвиччоли бросил яростный взгляд на Менара:
— Помолчи хоть минуту, идиот! У меня уже барабанные перепонки лопаются.
Менар перестал петь. Он жалобно сказал:
— Я не могу остановиться.
И тут же затянул «Девушки из Камаре».
— Хороши мы! — сказал Гвиччоли.
Он был не слишком смущен; на Матье он смотрел ско-рее с гордостью.
— А у нас тут весело! — сказал он. — Здесь все веселые; мы хулиганы, горячие головы, банда скандалистов!
Гримо одобрил его кивком и засмеялся.
Он старатель-но, как на иностранном языке, выговорил:
— С нами не соскучишься.
— Вижу, — сказал Матье.
— Хочешь опрокинуть стаканчик? — предложил Гвич-чоли.
Посередине комнаты стоял медный таз, заполненный красным вином из интендантства. В тазу что-то плавало.
— Это таз для варенья, — сказал Матье. — Где вы его взяли?
— Не твое дело, — огрызнулся Гвиччоли. — Так ты пьешь или нет?
Он изъяснялся с трудом, и у него глаза закрывались са-ми собой, но агрессивный вид он сохранял.
— Нет, — сказал Матье. — Я пришел увести Лонжена.
— Куда увести?
— Подышать свежим воздухом.
Гвиччоли взял свой котелок двумя руками и опустошил его.
— Уводи, я мешать не буду, — сказал Гвиччоли. — Он все время что-то мелет о своем брате и всем надоел. Пом-ни, у нас банда весельчаков, а унылых пьянчуг нам не нужно.
Матье взял Лонжена за руку.
— Ну, пошли!
Лонжен с раздражением высвободился.
— Минутку! Дай мне привыкнуть.
— Ну, привыкай, — сказал Матье.
Он повернулся и бросил взгляд на шкаф. За стеклами он увидел толстые тома, покрытые холстиной. Есть что по-читать. Он бы стал читать все что угодно: даже Граждан-ский кодекс. Шкаф был заперт на ключ: Матье тщетно по-пытался его открыть.
— Разбей стекло, — посоветовал Гвиччоли.
— Нет! — зло отказался Матье.
— Чего ты, бей! Скоро увидишь, будут ли фрицы так церемониться.
Гвиччоли повернулся к остальным.
— Фрицы все спалят, а Деларю боится шкаф разбить. Солдаты загоготали.
— Буржуа! — с презрением процедил Гримо. Латекс потянул Матье за китель.
— Эй, Деларю! Иди посмотри. Матье обернулся:
— Что посмотреть?
Латекс вынул член из ширинки.
— Смотри! — сказал он. — И сними перед ним шляпу: у него шесть достижений.
— Каких достижений?
— Шесть толстячков. И каких красавчиков: каждый ве-сил чуть ли не восемь кило; а теперь я не знаю, кто их будет кормить? Но вы нам сделаете других, — сказал он, нежно склонившись над членом. — Вы нам сделаете еще дюжину, шалунишка вы наш!
Матье отвел взгляд.
— Сними шляпу, слабак! — гневно крикнул Латекс.
— У меня нет шляпы, — ответил Матье. Латекс обвел взглядом комнату.
— Шестерых за восемь лет. Кто больше? Матье вернулся к Лонжену.
— Ну как? Готов?
Лонжен мрачно посмотрел на него:
— Я не люблю, когда меня торопят.
— Я тебя не торопил, ты сам меня позвал. Лонжен ткнул ему пальцем под нос.
— Я тебя не слишком люблю, Деларю. Я тебя никогда особенно не любил.
— Взаимно, — парировал Матье.
— Хорошо! — удовлетворенно сказал Лонжен. — Так мы, может, столкуемся. Прежде всего, почему бы мне не пить? — спросил он, глядя на Матье с подозрением. — Какой мне интерес не пить?
— На тебя вино тоску нагоняет, — сказал Гвиччоли.
— Если я не буду пить, будет хуже. Менар горланил:
«Коль умру, схороните меня В погребке с хорошим вином…»
Матье посмотрел на Лонжена.
— Ты можешь пить, сколько хочешь, — сказал он ему.
— Чего? — разочарованно пробурчал Лонжен.
— Я говорю, — крикнул Матье, — пей, сколько хочешь: мне на это начхать!
Матье подумал: «Мне остается только уйти». Но он не мог на это решиться. Он наклонялся над ними, вдыхая сильный сладковатый запах их опьянения и несчастья; он подумал: «Куда я пойду?», и у него закружилась голова. Они не внушали ему отвращения, эти побежденные, ко-торые пили до дна горечь своего поражения.
Они не внушали ему отвращения, эти побежденные, ко-торые пили до дна горечь своего поражения. Если кто-то и внушал ему отвращение, так это он сам. Лонжен нагнул-ся, чтобы поднять свою кружку, и упал на колени.
— Гадство!
Он дополз до таза, окунул руку в вино по локоть, выта-щил из вина мокрую кружку и, склонившись над тазом, стал пить. Подбородок его дрожал, и вино стекало в таз из углов рта.
— Ой, как мне плохо… — сказал он.
— Тебе надо сблевать, — посоветовал Гвиччоли.
— Как ты это делаешь? — спросил Лонжен; он был бле-ден и еле ворочал языком.
Гвиччоли засунул два пальца в рот, склонился на бок, захрипел, и его вырвало слизью.
— Вот так, — сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони.