— Позволь представить тебе мадемуазель-которая-не-хочет-назвать-своего-имени. Это храбрая маленькая фран-цуженка: она могла бы эвакуироваться, но не захотела бро-сить свой пост — вдруг она понадобится.
Он поводил плечами и улыбался: он все время улыбал-ся. Его голос был мягким и певучим, с легким английским акцентом.
— Здравствуйте, мадемуазель, — сказал Матье.
Она сквозь решетку пошевелила пальцем, и он пожал
его,
— Вы служащий? — спросила она.
— Я преподаватель.
— А я почтовая работница.
— Вижу.
Ему было жарко, и он скучал; он думал о серых и мед-лительных лицах, которые он оставил там, позади.
— Эта мадемуазель, — сказал Пинетт, — несет ответст-венность за все любовные письма в деревне.
— Ой, да какие уж тут любовные письма, — скромно возразила она.
— Что ж, — продолжал Пинетт, — живи я в вашей дыре, я бы посылал любовные письма всем здешним девушкам, чтобы послания проходили через ваши руки. Вы были бы почтальоном любви.
Он неуверенно рассмеялся:
— Почтальон любви! Почтальон любви!
— Ну уж нет! — протестовала она. — Это удвоило бы мою работу.
Наступило долгое молчание. Пинетт сохранял небреж-ную улыбку, но вид у него был напряженный, взгляд ша-рил по комнате. С решетки свешивалась на шпагате перье-вая ручка, Пинетт взял ее, обмакнул в чернила и написал несколько слов на бланке почтового перевода.
— Вот, — сказал он, протягивая ей бланк.
— Что это? — спросила она, не пошевелившись.
— Ну возьмите же! Вы почтовая служащая: выполняйте свою работу.
В конце концов она взяла бланк и прочла:
— «Оплатите тысячу поцелуев мадемуазель Имярек…» Фу ты! — воскликнула она, обуреваемая гневом и без-удержным смехом. — Испортил мне бланк!
Матье все это до смерти надоело.
— Что ж, — не выдержал он. — Я вас покидаю. Пинетт смутился.
— Как, ты уходишь?
— Мне нужно вернуться.
— Я пойду с тобой, — поспешно сказал Пинетт. — Да! Да! Я пойду с тобой.
Он повернулся к девушке.
— Я вернусь через пять минут: вы мне откроете дверь?
4Ж.П. Сартр
97
— Боже, какой невыносимый! — простонала она. — Все время то туда, то сюда. Решайтесь, наконец!
— Ладно, ладно! Я остаюсь. Но запомните: это вы по-просили меня остаться.
— Я вас ни о чем не просила.
— Просили!
— Нет!
— До чего осточертело! — сквозь зубы процедил Матье. Он повернулся к девушке:
— До свиданья, мадемуазель.
— До свиданья, — довольно холодно ответила она.
Матье вышел с пустой головой. Наступала ночь; солда-ты сидели в прежних позах. Он прошел среди них, и снизу раздались голоса:
— Какие новости?
— Никаких, — ответил Матье.
Он дошел до своей скамейки и сел между Шарло и Пьер-не. Он спросил:
— Офицеры все еще у генерала?
— Все еще там.
Матье зевнул; он с грустью посмотрел на людей, погру-женных в тень; он прошептал: «Мы». Но это больше не действовало: он был один. Он откинул голову и посмотрел на первые звезды. Небо было нежным, как женщина, словно вся любовь земли поднялась к небу; Матье сощурился:
— Ребята, звезда падает. Загадывайте желание. Люберон выпустил газы.
— Вот оно, мое желание, — отозвался он. Матье снова зевнул.
— Ладно, — сказал он, — я пошел спать. Ты идешь, Шарло?
— Даже не знаю: вдруг мы этой ночью уходим, я пред-почитаю быть готовым.
Матье грубо засмеялся:
— Балбес!
— Ладно, ладно, — поспешно согласился Шарло. — Иду. Матье вернулся в ригу и одетым бросился в сено. Ему
до смерти хотелось спать: когда он был несчастлив, его всегда тянуло в сон. Красный шар начал вращаться, жен-ские лица наклонились с балкона и тоже завращались. Матье снилось, будто он — небо; он свешивался с балкона и смотрел на землю. Земля была зеленой с белым живо-
том, она делала блошиные прыжки. Матье подумал: «Только бы она меня не трогала». Но она подняла огромную пя-терню и схватила Матье за плечо.
— Вставай! Быстро!
— Который час? — спросил Матье. Он чувствовал на своем лице горячее дыхание.
— Десять двадцать, — сказал голос Гвиччоли. — Тихо вставай, иди к двери и смотри, чтоб тебя не увидели.
Матье сел и зевнул.
— Что такое?
— Офицерские машины ждут на дороге в ста метрах от-сюда.
— Ну и что?
— Делай, что говорю, сам увидишь.
Гвиччоли исчез. Матье протер глаза, он тихо позвал:
— Шарло! Шарло! Лонжен! Лонжен!
Ответа не было. Он встал, пошатываясь со сна, и пошел к двери. Она была широко распахнута. В тени прятался какой-то человек.
— Кто здесь?
— Это я, — сказал Пинетт.
— Я думал, ты сейчас трахаешься.
— Она ломается; до завтрашнего дня я ее не одолею. Боже мой, — вздохнул он, — я уже весь рот разодрал от улыбок.
— Где Пьерне?
Пинетт показал на темное крыльцо на другой стороне улицы.
— Там, с Лонженом и Шарло.
— Что они там делают?
— Не знаю.
Они молча ждали. Ночь была холодной, луна стояла ясная. Напротив них под крыльцом смутно шевелились какие-то тени. Матье повернул голову к дому врача: окно генерала было закрыто, но бледный свет проникал из-под двери. Яу я здесь. Время обрушивалось со своим пугающим будущим. Осталась только мигающая местная протяжен-ность. Не было больше ни Мира, ни Войны, ни Франции, ни Германии: только бледный свет под дверью, которая, может быть, сейчас откроется. Откроется ли? Все другое не считалось, у Матье не осталось ничего, кроме этого кро-хотного будущего.
Откроется ли она? Нечто вроде радости
4*